— Астар с Реттрея, посланный лордом Зиггом с поручением чрезвычайной важности для ушей вашего высочества.
Леди Мевриан уселась в свое кресло из слоновой кости с подушками из богатых шелков Бештрии с прихотливо и ярко вышитыми на них крохотными золотыми птичками и земляничными листьями, цветами и сочными красными ягодами. Она протянула руку Астару, что стоял перед нею в своем боевом облачении, окровавленный с головы до пят. Он поклонился и поцеловал ее руку, а затем замер в молчании. Он высоко держал голову и смотрел ей в лицо, но глаза его были залиты кровью и выглядел он ужасно, и было понятно, что вести его дурны.
— Сударь, — промолвила Мевриан, — не стой в нерешительности, но расскажи все. Ты знаешь, не в нашей крови трястись перед опасностями и бедами.
Астар сказал:
— Зигг, мой шурин, передал мне поручение для тебя, госпожа моя.
— Продолжай, — сказала она. — Наши последние новости тебе известны. С тех пор час от часу мы ждали победы. Я подготовила к вашему приходу хорошее пиршество.
Астар застонал.
— Госпожа моя Мевриан, — сказал он, — не пир вам нужно сейчас готовить, а мечи. Вы послали гонца к лорду Спитфайру.
— Да, — сказала она.
— Тем же вечером он передал нам известия о поражении Гасларка, — сказал Астар. — Увы, гоблинландцы явились днем раньше и приняли весь удар на себя. Но, как мы полагали, мы были в состоянии отомстить. Ибо каждый переход и каждая тропа охранялись, и наши силы были больше. Всю ту ночь мы ждали, видя костры Кориния в его лагере на Кротерингском Скате, собираясь сокрушить его на рассвете. Ночью сгустился туман и луна села рано. И столь же верно, сколь и печально, то, что все витчландское войско прошло во тьме мимо нас.
— Что? — воскликнула Мевриан, — А вы все спали и позволили им пройти?
— В полночь, — ответил он, — у нас были достоверные известия, что он снялся с лагеря, а все еще горевшие там огни были лишь уловкой, чтобы обхитрить нас. По всем признакам мы поняли, что он прорвался на северо-западе, где ему предстояло пойти верхней дорогой на Миланд над Оленьим Горлом. Зигг с семью сотнями конных поскакал к Хитбю, чтобы преградить ему путь, в то время как наши основные силы как можно скорее поехали в Малый Ворондал. Как видишь, госпожа моя, Кориний вынужден был ехать вдоль дуги лука, а мы — вдоль тетивы.
— Да, — промолвила Мевриан, — Вам нужно было лишь остановить его у Хитбю, и ему пришлось бы либо драться, либо отступить к Юстдалу, где он наверняка потерял бы половину своих людей в Меммерийских Мшаниках. Чужаки едва ли найдут там дорогу ночью.
— Воистину, мы бы его схватили, — сказал Астар. — Но истинно и то, что он сделал петлю, словно заяц, и знатно одурачил нас: как мы потом заключили, он вернулся по своим следам где-то близ Гусиных Песков и вместе со всем своим войском ускользнул на восток за нашими спинами. И это был самый удивительный трюк из когда-либо проделанных за всю историю войн.
— Фи, славный Астар, — сказала Мевриан. — Не трать сил на восхваления витчландцев, и не воображай, будто я стану хуже думать о полководческом искусстве Спитфайра или Зигга лишь потому, что Кориний с благоволения судьбы обхитрил их в темноте.
— Дорогая госпожа, — сказал он, — все же ожидайте худшего и готовьтесь к нему же.
Ее серые глаза пристально следили за ним.
— До нас дошли кое-какие вести, — сказал он, — о том, что они со всей возможной скоростью устремились на восток, через Двуречье, и прежде, чем солнце поднялось над Бараньим Кряжем, мы уже шли за ними по пятам, зная, что наши превосходящие силы — наша единственная надежда втянуть их в битву до того, как они достигнут Стайла, где у них хорошо укрепленная крепость, из которой нам едва ли удалось бы их выкурить, прорвись они туда.
Он замолчал.
— Итак? — промолвила она.
— Госпожа моя, — заговорил он, — То, что мы, демонландцы, могучи и непобедимы в битве, несомненно. Но в эти дни бьемся мы, как бьется хромой калека, или человек без половины своих доспехов, да еще и едва пробудившийся после сна. Ибо нет с нами величайших из нас. Без них на нас обрушиваются такие беды и такие несчастья, как то, что произошло прошлой осенью у Тремнировой Кручи, когда наши силы были разбиты наголову, или то, что случилось сегодня, в этот самый день, когда мы оказались еще более сокрушительно разгромлены на Двуречном Краю.
Щеки Мевриан побелели, но она не промолвила ни слова, ожидая продолжения.
— Мы рьяно пустились в погоню, — сказал Астар, — Я уже поведал тебе, почему, госпожа моя. Тебе известно, как близко возле гор пролегает дорога через Двуречье, и на многие мили вдоль пути и вдоль горных отрогов тянутся берега озера, склоны гор одеты лесами, и меж отрогами врезаются в них лощины и ущелья. День был туманный, туманы висели и над берегами Двуречья. Когда мы прошли достаточно далеко и наш авангард почти поравнялся с хутором Верхний Берег, что стоит на дальнем побережье, началось сражение. Все было им на руку, ибо Кориний разместил в холмах по правому флангу от нас большие силы и тем самым заманил нас в засаду и застал врасплох. Дабы не печалить тебя скорбным рассказом, госпожа моя, скажу лишь, что мы были жесточайшим образом разбиты и армия наша просто истреблена. И в разгар бойни Зигг улучил момент, чтобы наказать мне во имя моей любви к нему скакать в Кротеринг, будто от этого зависела моя жизнь и благополучие всех нас, и предложить вам бежать отсюда в Вестмарк, или на острова, или куда вы пожелаете, прежде чем Витчи вернутся и окружат вас здесь. Ибо помимо этих стен и этой горстки храбрых солдат, сии стены защищающих, ничто больше не стоит между вами и этими чертовыми Витчами.
Она по-прежнему молчала. Он сказал:
— Да не буду я ненавистен вам, милосерднейшая госпожа, за этот жестокий рассказ о несчастье. Внезапность произошедшего исключает всякие смягчающие слова. И я и вправду полагал, что вам больше по душе придется прямота, нежели попытка какой-то ложной учтивостью утешить вас там, где утешения нет.
Леди Мевриан поднялась и взяла его за руки. Сияние глаз этой женщины было подобно свету нового утра, сверкнувшего сквозь туманы на тихой серой глади горного озера, а звук ее голоса сладок, словно голоса утренних птиц. Она сказала:
— О Астар, но считай меня столь нелюбезной или столь глупой. Спасибо, добрый Астар. Но ты еще не поужинал, а великая битва и быстрая и дальняя скачка вызывают у гонца голод, какими бы дурными ни были его новости. Оказанный тебе прием не будет холоднее из-за того, что мы, увы, ждали не только тебя и совсем иных вестей. Для тебя приготовлены покои. Ешь и пей, а когда пройдет ночь, у нас достанет времени поговорить обо всем этом.
— Госпожа моя, — сказал он, — Вы должны уехать сейчас же, или будет слишком поздно.
Но она ответила ему:
— Нет, благородный Астар. Это дом моего брата. Покуда я могу хранить его к его возвращению, я не уползу из Кротеринга подобно крысе, но буду нести свою стражу. И ни за что не отворю Витчам ворот Кротеринга, пока я и мои люди живы и способны отстоять его от них.
Она отправила его ужинать, а сама допоздна просидела в Лунных Покоях, которые были расположены в донжоне во внутреннем дворе Кротеринга. Это были пиршественные покои лорда Брандоха Даэй, построенные и отделанные им в минувшие годы, и здесь они обычно и трапезничали, используя пиршественный зал на другом конце двора лишь когда собиралась большая компания. Круглыми были эти покои, повторявшие форму заключавших их круглых стен башни. Все колонны, стены и сводчатый потолок были сделаны из странного камня, белого и гладкого, но так сверкавшего бледным золотым светом, как сверкает полная золотая луна теплой летней ночью. Светильники, представлявшие собой лучившиеся собственным светом молочные опалы, наполняли покои мягким сиянием, в котором во всей красе представали барельефы на изысканно вырезанных высоких деревянных панелях, изображавшие бессмертные цветы амаранта, непентеса, моли и элизийского асфоделя, а также прекрасные портреты
