— Так у нас на сабантуе борются.
Курц разозлился. Он полез в задний карман, достал пистолет. Тахав выхватил оружие и шутя сказал:
— Стреляться будем потом, господин Курц. После борьбы полагается выпить, — и опять поднес ему кружку водки.
Курц выпил. Хотя он уже ничего не соображал, забыл и борьбу с Тахавом, но задание Хаппа помнил: «Убить профессора Торрена в его квартире немедленно после приезда домой, а потом капитана Елизарова».
Елизаров осмотрел его пистолет и сунул обратно в карман захмелевшего немца.
Курц пытался подняться, но ноги не слушались. После тяжелых усилий он все-таки встал, шагнул и упал всем телом.
— Что мы узнали на сабантуе? — проговорил Тахав.
— Мы видели у него пачку новеньких денег и американский пистолет, — подытожил Михаил и добавил — Я думал, он спьяна проболтается…
— Крепко пьет, скотина, — заметил Тахав.
Внесли Курца в кузов. Профессор положил его голову себе на колени. Старику жаль было молодого земляка. Ему казалось, что их связывает одно общее: Курц тоже пострадал от нацистов и янки. «Здесь, по эту сторону Эльбы, никто не обидит тебя», Торрен поправлял повязки Курца, приговаривая. Курц, рыгая, бормотал:
— Убить профессора Торрена в его квартире, а потом капитана…
— Вы слышали? — испуганно спросил Торрен. — Что за кошмарный бред?
— Говорят: что у трезвого на уме, то у пьяного на языке.
— А кто должен убить меня? — по наивности спросил профессор.
Курц молчал.
— Возможно, этот малютка, которого вы держите на руках, — ответил Михаил. — Пощупайте, что у него в кармане.
Профессор вытащил пистолет. По телу пробежал озноб. Спина будто переломилась в пояснице. Он протянул оружие Елизарову и, дрожа от боли в спине и горькой обиды, сказал:
— Спрячьте и не давайте ему… Курц! — Профессор толкал в бок рыгающего спутника. — За что хотите убить меня? Меня, профессора Торрена?
— Убить профессора Торрена в его квартире… — в пьяном бреду ронял Курц врезавшиеся в память слова своего шефа.
Профессор в отчаянии размышлял. Почему так много зла на земле? Почему и этот щенок платит злом за добро? С отвращением он посмотрел на слюнявое лицо Курца и столкнул его со своих колен. Торрену в голову лезли всякие кошмары: то избивают его, то гонятся за ним, то душит его Хапп, заставляя подписать статью. Отчаяние переходило в ужас, которому, как казалось Торрену, не будет конца. Он попросил пистолет.
— Зачем? — удивился Михаил.
— Посмотрю марку.
Первый раз за свою жизнь профессор изменил правде. Но он обманул спутника бескорыстно. Если бы был такой аппарат, который отмечал бы нервные толчки профессора, то он показал бы предел. Еще один удар — и помешательство. Изучая показания такого прибора, психиатр записал бы удар за ударом: смерть жены, столкновение с Хаппом в самолете, угрозы Гебауэра, налет Хаппа, статья в газете, тюрьма, голодовка и, наконец, призрак нового убийства. Торрен взял пистолет из рук Михаила и, как исповедь, произнес:
— Лучше ужасный конец, чем ужас без конца.
Он приложил конец дула к виску и нажал спусковой крючок. Выстрела не последовало. Еще один нажим.
— Профессор, я очень верил вам. Но вы обманули меня, — упрекнул Елизаров старого немца. — Хорошо, что я заранее разрядил этот пистолет.
— Простите, молодой друг… Они затравили меня…
Машина остановилась у комендатуры. Елизаров пригласил Курца и профессора в кабинет. Пермякова не оказалось: вызвали в Берлин. Елизаров стал допрашивать протрезвившегося спутника. Михаила удивляло спокойствие Курца, как будто у него обнаружили не оружие, а семечки, которые он грыз в недозволенном месте. В его глазах нельзя было заметить никакого признака замешательства и растерянности. «Оружие и деньги, — думал Курц, — еще не доказательства, бред пьяного — тоже не улика». Он сидел перед помощником коменданта, как хорошо знающий урок ученик перед учителем, и на вопросы капитана отвечал спокойно, без запинки:
— Не понимаю вашего подозрения. Деньги — наследство после матери. Оружие я извлек из кармана пьяного янки: думал, что оно мне понадобится для расплаты за это… — он указал на свои кровавые повязки.
— Почему же вы все-таки хотите убить профессора? — спросил Елизаров. — Вы в пьяном бреду проговорились…
— Я не верю пьяному бреду, — уверенно сказал Курц и покачал головой; — Иногда такой кошмар снится — кричишь караул. Что говорил я в пьяном виде, не помню и не отвечаю за безотчетные чувства и бредовые видения.
Доверчивый профессор пожал плечами. «Возможно, действительно так?» У него стало рассеиваться подозрение. Все стало казаться случайностью. Он пододвинулся ближе к Елизарову, слегка наклонил голову и зашептал:
— Мне сдается, что он не виноват, искренне говорит. Он еще в Бонне грозил отомстить американцам…
Елизаров отрицательно покачал головой. Он не был уверен в искренности этого молодого немца, но не решался арестовать его без коменданта, а отпустить боялся. Как бы не впасть в ошибку, какую допустил он, встретившись с Эльзой. «А что церемониться с ним? Они издевались над нами, — вспомнил он палачество гитлеровцев, когда был в плену. — Но то были фашистские порядки. Мы за это не мстим немцам». У Михаила двоилось в голове: агнец перед ними или сам ягнятник? Ему захотелось посоветоваться хотя бы с Тахавом. Он положил пистолет Курца в сейф, самого отвел в амбулаторию, проводил профессора и позвал Тахава.
— Шайтан знает! Может, все правда, что он говорит, — рассуждал Тахав. — Напрасно посадить — щелчок по нашему авторитету. Знаешь что: пошли его в столовую, дай ему вдоволь водки, пусть налупится и ляжет спать. А утром комендант приедет — и решит…
— К черту, возиться опять с пьяным Курцем! Скажи, чтоб койку ему приготовили в комнате для задержанных.
Курц в это время сидел перед Верой.
— Вас избили американцы? — спросила фельдшерица.
— Придет час расплаты и мести, — отвечал Курц с такой уверенностью, словно завтра он двинет свои войска на янки.
— Спокойно, не раздражайтесь, — участливо говорила Вера, снимая грязные бинты.
Гуманный поступок фельдшерицы Кури расценил по-своему. «Что за чародейка эта русская девушка!» Он смотрел на нее с трепетом. В белом халате она казалась ему стройней, чем в дамском костюме. Заиграли бесшабашные мысли беспутного бравера: «Эх, побыть бы с этой красавицей в укромном месте!»
— Не жалели свои кулаки ваши партнеры… — перебила Вера грязные размышления избитого пациента. — Ссадины ужасные. Но ничего, до свадьбы заживут.
— Если бы одна девушка согласилась, я сейчас готов обручиться с нею. — Курц, конечно, имел в виду Веру.
Вера сняла халат, поправила ремень на гимнастерке. Завороженный пациент смотрел на нее, не моргая. В профиль она казалась ему еще лучше. Вера вымыла руки, вытерла их мохнатым полотенцем и заметила:
— Мне кажется, никакая девушка не согласится обручиться с вами при такой вашей красоте. Как
