директора кондитерской фабрики. Подумав, принял фабрику. Но Руфик не остался без дела. Он стал развозить роскошные торты – высотные здания и башни, засахаренные орехи, конфеты в огромных коробках, шоколадных слонов и прочих зверей… Приумножив капитал в советских и зарубежных деньгах (запастись валютой посоветовал Джейран, он же втридорога снабдил ею Сумочкина), Вячеслав Игнатьевич второй раз прикинул – а не пора ли расстаться с кондитерской?..
Пора. Уж больно присматриваются обновленные оперативные органы. Ему, как и Джейрану, уже тоже снились красные флажки. Помогли друзья медики. Заручившись спасительными справками, Сумочкин попросил назначить его директором вновь построенного стадиона, – ему требуется свежий воздух. Подумали и, конечно, назначили. Не ахти какая зарплата и уже никаких тебе обогащающих доходов. Хотя… некоторую мзду Сумочкину ежемесячно выплачивал директор ресторана стадиона. Но что это за деньги! Какие-то триста рублей. Так себе – для текущих расходов Елены Аркадьевны.
Воробушкин и Бур прибыли в Степановск, как выражаются спортрепортеёры, в день большого футбола. Местная команда встречалась с гостями из Москвы.
Бур издалека обнаружил Сумочкина на трибуне для почетных гостей, он стоял за креслами весьма занятых лиц и, чуть наклонясь, что-то пояснял. А может, осведомлялся о здоровье домочадцев.
Правда, тех лиц, кому Руфик доставлял изделия экспериментального цеха, уже не было в городе. По разным причинам. И даже тех, кто пользовался дарами кондитерской фабрики. Но кое-кто остался и мог сказать о Вячеславе Игнатьевиче лестное слово. При нужде.
Воробушкин рекомендовал Буру навестить Сумочкина в домашней обстановке, не предупреждая его. На следующий день перед обедом Бур позвонил в квартиру Елены Аркадьевны. О её существовании он знал от Руфика, доверившего Буру эту тайну восемь лет назад, когда Сумочкин только перевез её из Воронежа с маленькой дочкой. Сына ещё не было на свете.
Дверь открыла сама Елена Аркадьевна и удивленно смотрела на сверхэлегантного Бура. На нём снова был шикарный костюм, сорочка цвета бычьей крови и умопомрачительные туфли.
– Почему вы решили, что товарищ Сумочкин должен быть здесь? – спросила хранительница его покоя. Её брови изогнулись дугой.
– Скажите Вячеславу Игнатьевичу, что его хочет видеть Бур.
Из комнат слышался теноральный баритон Сумочкина, он пел под звуки гитары: «Я люблю тебя, жизнь…» Не такой силы голос, как у Коркина, но всё же голос, известный многим.
Увидев в прихожей Бура, Сумочкин, всё ещё держа в руках гитару, невольно взял аккорд. Не бодрящий. Далеко нет.
– Заходите, – не очень дружелюбно сказал Сумочкин.
Общим видом Бура директор стадиона остался доволен, – значит, дела его в порядке. Вероятнее всего.
Детей не было дома, Елена Аркадьевна удалилась в спальню.
– Во-первых, почему вы пришли сюда? – неласково спросил Сумочкин. Уселись в креслах у журнального столика под чудесным торшером.
– На стадионе тоже не место для разговоров.
– У меня есть квартира.
Бур многозначительно-весело посмотрел на пижаму Сумочкина, и ты улыбнулся. Правда, кисло… Но всё же.
– Ну, в чем дело? Слушаю вас.
– Я не могу найти Хрусталёва, – сказал Бур (под этой фамилией Сумочкин знал Джейрана).
– И всё?
– Да.
– Честно говоря, уже года два, как о нём ни слуху ни духу. Сколько вы отсутствовали?
– Восемь лет.
– Скажите. Ну вот, друг мой. Многое, очень многое переменилось. Я – директор стадиона. И живу на зарплате, – вздохнул Сумочкин. – Ничем теперь не интересуюсь. Вы в курсе, в чьи руки передали дела? Комитету. М-да. И милиция уже не та, и юстиция то же самое. Конечно, вы благородный человек, правильно вели себя на следствии и на суде… Если нужда, могу помочь. Не поверите, но меня ограбили. Ваш дядя и подлец Хрусталёв, ваш шеф.
– А валюта?
– Ахнула. И говорить не хочу. Могу устроить на работу. И помочь… Рублей триста-четыреста от силы.
– Деньги у меня есть. Откровенно – продал несколько камушков.
– Еще покупают?
– И будут покупать, – весело уверил Бур. Сумочкин позвал Елену Аркадьевну.
– Пригласите нашего гостя пообедать, – сказал он, многозначительно глядя на неё.
Бур отказывался в тоне согласия. Его проводили в ванную – вымыть руки. В это время Сумочкин шепнул Елене: «Звони Руфику. Пусть не спускает с него глаз».
Воробушкин ждал Бура в сквере более трех часов. Увидев Бура, пересекающего улицу, Евгений тут же заметил «хвост». За Буром шёл Руфик. Евгений Иванович моментально скрылся. Не найдя на скамье Воробушкина, Бур пошёл по скверу. Теперь у Руфика оказался хвост, за ним шёл старший лейтенант. На повороте Бур оглянулся, но Воробушкин успел дать знак, высоко подняв руку за спиной Руфика. Бур вошёл в троллейбус, Руфик отстал. Не успел.
