население с 1753-го) и, наконец, Тамбовский кадетский корпус для образования малолетних детей из дворян и казаков. После реформы 1861 года в корпус принимаются дети богатых негоциантов разных национальностей.
Освещение в городке керосиновое, скудное — несколько фонарей на главной улице, а на других и того нет.
Зато везут в город Тамбов возами карты. Ночами при свечах залетные шулера обыгрывают доверчивых провинциалов, приехавших в Тамбов из сел «освежиться». В огромной империи при упоминании города Тамбова с улыбкой цитируются строчки из лермонтовской «Тамбовской казначейши»:
Дом Лодыгиных — на Теплой улице, второй от реки (ныне Лермонтовская). Он недалеко отстоит от легендарного двухэтажного деревянного особнячка казначейши, где проиграл старый казначей свою жену лихому гусару. Он и еще роскошный каменный дом — театр с атлантами, построенный при Державине, да публичная библиотека, учрежденная Нарышкиными, числится в главных достопримечательностях Тамбова.
Лодыгинский дом окружен небольшим садом, куда выходит веранда, где так хорошо пить чай из ведерного самовара вечерами всей огромной семьей. Зимой в доме тепло — из печи на первом этаже по воздуховодам расходится жар по всем комнатам, — мало еще таких домов с крамерным отоплением в России.
Цна, на которой стоит «славный городок», речка лесистая. Поэт Лев Александрович Мей, работавший, в тамбовской губернской газете (автор перевода «Слова о полку Игореве» и драм «Царская невеста», «Псковитянка», на основе которых создавал свои оперы Н. Римский-Корсаков), в былинном стиле пишет об этих местах:
Позже побывал в Тамбове М. Горький и оставил грустные строчки: «Спокойное устоявшееся тамбовское бытие не может создать ни Кромвеля, ни Наполеона, ни Свифта, хотя именно Свифт был бы чрезвычайно полезен Тамбову…»
Но и великие ошибаются. Здесь, в Тамбове, в разное время жили и работали Г. В. Чичерин, Г. В. Плеханов, С. Н. Кривенко, а по литературной части Тамбов славен именами А. М. Жемчужникова, С. Н. Сергеева-Ценского, С. Н. Терпигорева-Атавы…
Революционные технические идеи вертолета с электрическим двигателем и электрической лампочки родились тоже здесь, на тихой Теплой улице, во втором доме от реки Цны… Сейчас он старенький, этот дом, и балкон, с которого Александр Николаевич смотрел на город, на серебрящуюся справа Цну, разрушился. Но постоишь возле, пройдешься до реки, до места, где купались жители Теплой улицы, и будто краешком глаза в ту далекую пору заглянул, окунулся в столетнюю давность. Счастье, когда дом, в котором рос замечательный человек, сохранился.
Мемориальной доски на нем пока нет, но многие тамбовцы узнали о нем из газетных публикаций и зовут «лодыгинским»[5].
Телесные наказания, от которых указом Екатерины II «О вольности…» дворянство было освобождено, здесь, к вящему удовольствию таких суровых отцов, как Николай Иванович Лодыгин, применялись, хотя и в крайних случаях (по 2–7 наказаний в год, тогда как в Павловском училище в иные годы — до 50, а в Полтавском — до 100!).
Учились в корпусе всё дети знакомых тамбовских дворян. В 50—60-е годы прошли здесь первые два класса дети известных в России фамилий: князь Николай Волконский, Иван Витте, Александр Чайковский, братья Александр, Всеволод и Евгений Пржевальские, а также Сергей Верещагин, Феликс Кржижановский, Виктор Булыгин, Митрофан Плеханов (старший брат Георгия Валентиновича). Учился в корпусе и троюродный брат Александра Лодыгина — Модест Баранов. С ним и с другим своим троюродным братом — Петром Лодыгиным (внуком флотского мичмана и сыном известного всем коневодам своими книгами Дмитрия Николаевича) — Александр Николаевич знался и дружил и в детстве, и во взрослые годы. Но самым задушевным другом его стал Сережа Кривенко — будущий знаменитый в 80—90-е годы писатель-народник, пропагандист политической экономии, сотрудник журнала «Отечественные записки», товарищ Некрасова, Салтыкова-Щедрина, Михайловского, Елисеева, Г. Успенского, попавший на страницы труда В. И. Ленина «Что такое «друзья народа» и как они воюют против социал-демократов?».
Как и Александр Лодыгин, Сергей Кривенко вырос в степном небогатом имении своего отца — выходца из украинских помещиков. В литературных воспоминаниях о нем М. Слобожанин (псевдоним Евгения Дмитриевича Максимова, журналиста-народника) пишет, что страстью Сережи были животные и птицы. Он подбирал и лечил бездомных собак, выхаживал выпавших из гнезд птенцов, разводил канареек, любил возиться в саду, огороде, проводил опыты по гибридизации растений.
Он рос с крестьянскими детьми, играл с ними в индейцев и учил грамоте, а позже, юношей, основывая одну из первых в России колонию-коммуну, многих из друзей детства пытался перетянуть туда, несмотря на противодействие власть имущих.
Несхожие увлечения детства: у Лодыгина — техника, физика с математикой, у Кривенко — животные, птицы, книги по экономике и политике (Сергей Кривенко с детства начал читать Бюхнера, Чернышевского, Малишота) — не мешали дружбе, а может быть, напротив, способствовали ей. Не было конца их доверительным разговорам в короткие часы свободного времени — день в корпусе был расписан по минутам! В девять утра уже начинались, после утреннего туалета и завтрака, занятия. Днем — часовой перерыв, прогулки и снова занятия, уже вечерние. Потом подготовка к урокам, вечернее построение и сон по приказу в общей огромной спальне под наблюдением бодрствующего всю ночь сурового дядьки — не пошепчешься. И на прогулках, когда шли кадеты ровным строем, не разговоришься. Оставались воскресные встречи дома да долгожданные вакации, во время которых друзья наезжали друг к другу в гости и вместе скакали на охоту (правда, возвращались частенько без добычи — бить зверье не любил Сергей), поздние чаевничанья под керосиновой лампой или со свечами. И снова сентябрь, снова корпус, снова тесный
