маленький крепкий кадет в тесном мундирчике, кося глаз на новенький зеленый погон…
Каждое воскресенье бывал Саша дома, на Теплой улице. Полковник Пташник считал, что «влияние родителей даже на воспитанников, оказавших успехи неудовлетворительные и слабые, сделает большую пользу, нежели лишение отпуска, вмененное им в наказание».
Александр увлекся в эти годы рыбной ловлей, охотой, фехтованием, плаванием и — писал стихи, но главной страстью было другое… Выезжая в сельцо Незабвенное, которое отец купил, продав почти все оставшееся от родителей имение, снова пропадал в кузне, где мог уже заменить подручного, а то и самого кузнеца. Возвращался в корпус подросшим, окрепшим, с крепким загаром. Пташник встречал вновь прибывших у входа в корпус, осматривал всех и был доволен, если мог заключить: «Цвет лица имеет свежий, взгляд открытый и приветливый».
О полковнике Пташнике один из воспитанников, С. фон Дерфельден, вспоминал как о человеке, которого «все знали и любили… Пташник хотя был небольшого роста, но красивый и представительный мужчина, тщательно причесанный, с выхоленными усами, одетый всегда щеголевато. Он часто появлялся перед кадетами и торжественно проходил по залам, заложив левую руку за спину, а правую за борт сюртука».
Летом 1862 года подводились итоги двух лет обучения. Фон Виннинга за «оказываемую им упорную леность и равнодушие к наставлениям и взысканиям» отчислили от корпуса. Большинство перевели в Михайловский Воронежский корпус «для дальнейшего прохождения службы».
На годичных прощальных экзаменах Александр Лодыгин показал хорошие успехи. По математике — 11 баллов, по истории — 11 баллов. (Из характеристики: «Хронологию знает твердо. Рассказ вообще хорош».) Хуже было с французским языком — еле-еле 7 баллов. (Откуда было знать Александру, как понадобится ему французский через десяток лет?!)
В двенадцатибалльной системе наша современная пятерка как бы расчленялась на 12, 11, 10. Четверка — на 9, 8, 7, тройка — на 6, 5, 4. Так что 7 баллов, соседствующих с 6, считались баллом низким. А 7 за поведение уже событие.
Вышел Лодыгин из корпуса с характеристикой: «Добр, отзывчив, прилежен». О, как изменится она в Воронежском корпусе! Но это будет позже…
А пока прощальный вечер в корпусе с чаем и пирогами, прощальный обед дома за громадным овальным, по моде того времени, столом, который вмещает все дружное семейство Лодыгиных, прощальный обход сада и укромных потаенных его мест. Все прощальное.
Четырнадцатилетний Александр Лодыгин в 2.30 пополудни уезжает из Тамбова в Воронеж. В группе кадет — Сергей Кривенко, Митрофан Плеханов, Модест Баранов… Сопровождают их важные и торжественные капитан Мамчич, лекарь Васильев, дядьки Дмитрий Жихарев и Андрей Красный, барабанщик Евдоким Карнеев.
Прощай, Тамбов! Прощай, «славный городок»!
Глава 4. Становление
Переезд кадет в Воронеж обставлялся празднично и красиво. В дорогу бралось много еды, ведерный самовар, котлы для пищи — в летнюю жару по степи без отдыха долго не проедешь. Останавливались у тенистых речек, разбивали бивуак, купались, трапезничали. И снова катили повозки все дальше от Тамбова к Воронежу по древней степной земле.
Отменной иллюстрацией к учебнику истории о беспокойной истории человечества была эта поездка, и штабс-капитан Мамчич не преминул об этом напомнить.
Вот огромная каменная баба с отвислым животом — свидетель далекой эпохи начала первого тысячелетия до новой эры, когда носились здесь на резвых низкорослых конях сарматские женщины, вошедшие в легенды народов мира под именем амазонок. Трех врагов должна была убить юная сарматка, чтобы получить разрешение выйти замуж! «Мужчины повиновались им как госпожам», — свидетельствует историк. Из южных и западных степей налетали сюда киммерийцы и скифы, под названием которых скрывались и праславяне.
Топтали тамбовские и воронежские земли копыта коней многих орд кочевников, пришедших из степей глубинной Азии; готов, покинувших негостеприимный остров Готланд на Балтике; аваров-обров, от кровавого нашествия которых на славянские земли осталась на Руси лишь пословица «Погибоша аки обры»; а еще печенегов, хазар, половцев, угров, булгар… Потом прокатились здесь девятым валом пришедшие из спаленной ими Средней Азии бессчетные орды Чингисхана… Сколько их было! Завоевателей мира, выплеснутых из вечно кипящего страстями котла — Восточной Азии… А кто знает, что будет завтра?
«Кто с мечом к нам придет, от меча и погибнет!» Эти слова Александра Невского часто напоминали кадетам — будущим воинам.
Но воевать можно по-разному: и дипломаты воюют за круглым столом, и мирный пахарь, выращивающий хлеб для воина.
А. А. Родных после разговора с Александром Николаевичем Лодыгиным в 1913 году написал в своем интервью: «Он хотел быть солдатом на свой лад. В своих детских и юношеских мечтах он видел себя адмиралом воздушного флота».
Но чтобы стать адмиралом воздушного флота, нужно еще этот флот иметь! То есть построить. А прежде сконструировать летательные машины. В газетах и журналах того времени читает Александр Лодыгин о полетах на воздушных шарах. За сто лет существования они не слишком изменились — примерно на таких же, наполненных горячим воздухом или газом, баллонах летали и первые воздухоплаватели в России — супруги Гарнерен, Робертсон, первая русская воздухоплавательница Ильинская… Шар — раб ветра, значит, и человек на нем — раб. Нет, нужны другие летательные аппараты. Какие? Крылья? Или что- то другое?
Обуреваемый этими мыслями, приехал Александр Лодыгин в Воронежский кадетский корпус, и первое, что обрадовало его, это существование при нем кузни, слесарни и даже крохотной метеорологической станции, полной загадочных инструментов. А ведь покорителю воздушной стихии не обойтись без знаний метеорологии. В первый же год он добился, чтоб ему разрешили стать наблюдателем при станции, а позже лаборантом физического кабинета. Александр помогает педагогу Тарачкову запускать зонд-шары, наполненные горячим воздухом или водородом, наблюдает за ними в подзорную трубу, проводит свои первые опыты с воздушными моделями. Он становится любимым учеником Николая Степановича Тарачкова, преподавателя естественной истории и физики.
«Педагог должен учить своим примером», — считал Тарачков. В саду корпуса Николай Степанович вместе с кадетами развел белую акацию, шелковицу, китайские ясени, ореховые деревья, каштаны и даже виноград. Он часто говаривал, что каждый настоящий человек может вырастить за жизнь два поколения
