яд, которые королева, возможно, подмешивает вам в еду. С этого момента и не ешьте и не пейте ничего, кроме как из моих собственных рук.
— Итак, — произнесла мадам Соланж, глядя на Ис через стол красного дерева, стоявший в личной столовой королевы. — Ты хочешь мира, так? Ты столько времени игнорировала меня, возвращала мои письма нераспечатанными, а теперь ты намерена сменить гнев на милость и предоставить мне удовольствие в буквальном смысле преломить с тобой хлеб?
Ис прикусила губу и снесла эту колкость со всем терпением, на которое была способна. Она ведь даже не очень надеялась, что мадам примет ее приглашение, и испытала большое облегчение, когда ее бывшая воспитательница прислала положительный ответ. Ис не хотела теперь подставить под удар весь свой план, нет, только не из-за минутной резкости.
— Мне нужна твоя помощь, — тихо сказала Ис. — Мне отчаянно нужна твоя помощь, и я, забыв о гордости, униженно прошу тебя об этом. Я совершила ужасную, ужасную ошибку.
— Я понимаю это так, — холодно отозвалась мадам, — что то, как ты презрительно со мной обращалась все это время, ты ошибкой не считаешь? Ничего себе! Но я помню о своем долге, даже если другие забывают о своем. Расскажи, что ты там натворила, и я сделаю все, что смогу, чтобы это исправить.
Ис взяла хрустальный кубок со стола и сделала небольшой глоток.
— Все дело в короле. Боюсь, я слишком далеко зашла и он действительно умирает. А он не должен умереть сейчас — это разрушит все наши планы.
— Верно, разрушит, — мадам Соланж взяла свой бокал и отпила половину. — Жаль, что ты не подумала об этом раньше. Я так понимаю, ты уже перестала давать ему зелье, которое тебе прислала Софи?
— Давно уже. Он уже почти два месяца его и не пробовал, а все равно никаких признаков выздоровления не заметно.
Мадам, видимо, внимательно это обдумала, покручивая ножку бокала в пальцах.
— Мы могли бы попробовать одну вещь. Это может помочь, а может и нет. Лучше всего, думаю, если я сначала сама его осмотрю, только потом мы попытаемся что-нибудь сделать.
Ис с готовностью кивнула.
— Я отведу тебя к нему сразу после ужина. Я всегда навещаю его в это время, после того как с ним побеседуют все врачи. Теперь, когда я надеюсь, что он поправится, я решила, что не стоит менять своих привычек, чтобы никто не связал его выздоровление с моим отсутствием.
Мадам выразила одобрение царственным кивком головы.
— Разумная предосторожность. Возможно, ты и не такая безмозглая, как я думала.
Ис изменилась в лице от таких слов, но опустила глаза и попыталась выглядеть смиренно.
— Наверное, пора приступить к еде, — предложила она и взяла со стола серебряный колокольчик.
По звуку колокольчика распахнулись двери, и череда толстопятов и олухов вошла в комнату, неся разнообразные блюда, накрытые крышками, с ними в комнату проник горячий, ароматный, аппетитный дух еды. И хотя Ис привезла с собой во дворец только одного повара и горничную, теперь уже весь штат слуг состоял из гоблинов. Она знала, что это вызовет толки, но обнаружила, что просто не в состоянии выносить постоянное прикосновение человеческих рук.
Если мадам что-то об этом и подумала, она, вопреки обыкновению, придержала язык и щедро положила себе еды сразу с нескольких блюд. Она всегда любила поесть. Ис положила себе меньше и только ковыряла вилкой в тарелке.
— Ты ничего не ешь? — сказала мадам, не в силах выбрать между холодцом из петушиных гребешков и тарталетками с черносливом.
— Почти ничего, — сказала Ис, отказываясь от жаворонков, тушенных в яичной скорлупе, и заставляя себя попробовать салат из цикория, латука и винограда. — Тошнота никак не проходит. Я что, буду себя так чувствовать все время, пока ношу ребенка?
— Еще несколько месяцев, потом это пройдет. — Мадам поднесла золотую вилку к губам, потом с отвращением сморщилась. — Какой странный вкус. Никогда ничего подобного не ела.
— О боже, — запинаясь, пробормотала Ис. — Я надеялась, тебе понравится… я устроила все это в знак примирения между нами.
— Не то чтобы мне это не нравилось, — сказала мадам, проглотив и проведя языком по зубам. — Эта приправа, чем бы она ни была, придает блюду определенную… остроту. Вот только вкус такой странный. Как твой повар это называет?
Ис внезапно отбросила напускную скромность.
— Мой повар? Это приготовил личный повар Джарреда, и мне кажется, он считает это своим фирменным блюдом. Я рассчитывала, что ты не узнаешь этого вкуса. — Торжество заставило ее забыть обо всякой осторожности, она не могла сдержать ликования. — Тебе никогда не приходилось выносить то, что я терпела все это время, не приходилось прикасаться губами к губам или языком к коже человеческого самца.
Мадам положила вилку.
— Что ты имеешь в виду? — спросила она странным, сдавленным голосом. — Что ты хочешь этим сказать?
— Только то, — расхохоталась Ис, — что там в одном кусочке довольно соли, чтобы убить тебя дважды. Ты считаешь себя такой умной, а сама ничего и не заподозрила!
Мадам оттолкнула стул и рывком встала на ноги. В этот момент спазм заставил ее содрогнуться всем телом. Она на мгновение согнулась пополам, затем с неимоверным усилием выпрямилась и заставила себя ответить.
— Дурочка. А я еще поверила, что ты обзавелась здравым смыслом. Это же самая большая глупость…— И снова конвульсия встряхнула ее с головы до ног, она начала задыхаться.
Ис уже вскочила на ноги, пританцовывая от возбуждения.
— Дурочка, да? Но не настолько, чтобы не смогла одурачить тебя. Великая Валентина Соланж, такая предусмотрительная, такая безупречная по сравнению с этими безмозглыми гоблинами, — но вот об этом- то ты и не подумала, да? Ты не подумала, что я смогу отомстить за все свои унижения?
Мадам опустилась на стул. Новый приступ боли заставил ее согнуться и упасть лицом на стол. С невероятным усилием она приподнялась, упираясь ладонями в столешницу, подняла голову и уставилась на подпрыгивающую Ис с выражением крайнего презрения и насмешки.
— Конечно, я знала. Я и не думала, что будет иначе. Ты бы не многого стоила, если бы даже на это не была способна. — Ее глаза закатились, дыхание клокотало в горле, но она смогла выдавить еще несколько слов. — Но еще не сейчас… идиотка… не раньше, чем…
Потом силы оставили ее, она упала лицом вниз и затихла.
44
Вилрован расхаживал взад и вперед по истоптанному деревянному полу камеры и вдруг услышал, как ключ скрежещет в замке. Дверь распахнулась, и чрезвычайно элегантный джентльмен в дорожном костюме вальяжно вошел внутрь. Несколько мгновений Вилл молча глазел на него, потом наконец дар речи вернулся к нему.
— Блэз, понятия не имею, какими судьбами тебя сюда занесло, но никогда в жизни я еще не был так рад тебя видеть, как сейчас.
— Не сомневаюсь. — Трефаллон приподнял изящную бровь. — А что касается причин моего появления здесь — это уже становится традицией. В мои привычки, видишь ли, посещение тюрем не входит, и я заявляюсь туда только тогда, когда необходимо проследить за твоим освобождением.
— Тогда я вдвойне рад тебя видеть. Когда отправляемся?
Блэз отступил в сторону и указал на дверь. Его плащ и штаны сильно запылились, сапоги были забрызганы грязью, но поклон был не менее изящен, чем обычно.
— Когда хочешь. Я привез приказ Родарика. Констебль вздохнул с облегчением и незамедлительно вернул твои вещи. По всей видимости, ты не был образцовым заключенным.
Вилрован немедленно впал в прескверное состояние духа и свирепо посмотрел на Блэза исподлобья.
— Чепуха. Со мной никаких хлопот не было. — Подхватив плащ и шляпу, он быстро шагнул вслед за Трефаллоном за дверь, в продолговатую комнату, где сидел на своем посту констебль. Вспомнив о своем