ней по имени — всегда только «Герцогиня» и «Ваша Наследная Милость», — но это слово соскользнуло с языка так естественно.
— Я вас отвлекла? Простите… Я не хотела.
— Нет-нет, — заверил он ее, — я… я собирался к вам зайти, но эти мои глупости меня отвлекли, к сожалению.
Ее лицо было необычайно бледным под полями соломенной шляпы, страусиные перья трепетали на ветру.
— Пожалуйста, не считайте, что вы должны мне что-то объяснять. Я все понимаю. Вы слишком много слышали обо мне и о моем скандальном прошлом.
Люк резко вдохнул. Он как-то не подумал, что она может истолковать его продолжительное отсутствие таким образом.
— Вы совершенно не правы. Вы мне слишком дороги. И я льщу себе мыслью, что и вы начинаете неравнодушно ко мне относиться, а это принесет нам обоим только боль. — Он положил книжку и карандаш в карман и сделал два шажка, в ее сторону. — Если бы дело было только в этом! Но, зная меня хоть немного, вы должны понимать, что меня мало волнует, что подумают люди.
Ее лицо тут же засияло от радости. Но улыбка быстро пропала, и темно-синие глаза опять потемнели.
— Я должна была догадаться: что бы вы ни делали, у вас будут на это необычные причины.
В свою очередь Люк невесело рассмеялся.
— Хотел бы я быть обычным человеком, а не молочным братом короля Винтерскара. Будь я простым человеком, я бы знал, что делать. — Потом, вспомнив слова левеллера, он поспешно спросил: — Король Изайя… как он себя чувствует? Я слышал, ему нехорошо.
— Ему очень, очень плохо, и иногда он пугает меня.
Тремер соскользнула с мраморного выступа, и Люка тронуло до глубины души, что она такая маленькая.
И он вспомнил всех этих честолюбивых девиц на выданье и их хитроумных мамаш, которые столько лет стремились заманить его в свои сети не из-за личного его обаяния, но из-за его денег и высокого положения, — какая горькая, горькая ирония судьбы, что его чувства разбудила эта хорошенькая, хрупкая и столько в жизни претерпевшая девушка.
— Люк, он меня даже не узнает. В какие бы мы игры ни играли, какие бы титулы он мне ни давал, между нами все время было некое… взаимопонимание. А теперь он ведет себя так, будто совсем меня не знает. И даже хуже…
— Да? — поддержал Люк, потому что она замолчала. Она отвернулась и заговорила совсем тихо.
— Они все обвиняют меня, доктора и остальные. Они говорят ужасные вещи. Что он был бы здоров, если бы я лучше… угождала ему. И они требуют, чтобы я сказала, сколько раз в день… сколько раз мы…
— Это переходит всякие границы! — Люк в порыве чувств протянул было к ней руку, но замер в нерешительности, сжал руку в кулак и опять сунул в карман. — Уже одно то, что они хотят использовать вас в своих целях, что им кажется, они уже добились от вас этого, — отвратительно, но что вы еще вынуждены подвергаться их расспросам и выслушивать их мерзкие предположения! — Он постарался успокоить обуявший его приступ гнева и отвращения. — Я, конечно, не имею права вам указывать, но, мне кажется, вы должны немедленно покинуть сумасшедший дом.
Она скользнула от него подальше, обошла постамент так, чтобы низкий квадратный кусок мрамора оказался между ними.
— Если я покину сумасшедший дом, если уеду из Людена, лорд Флинкс просто пошлет людей, и они приведут меня обратно. Он мой законный опекун, и у него есть на это право.
— Но почему? Я никак не могу понять. Король Изайя — больной человек, совершенно лишенный политического влияния. Что выигрывает лорд Флинкс, держа вас здесь?
Тремер отрицательно взмахнула маленькой ручкой в перчатке.
— Изайя беспомощен. Я беспомощна. Но другая женщина, приближенная к королю, может добиться многого. Уважаемая женщина из честолюбивой семьи. Она даже может заявить, что она жена короля, — чего я никогда не смогу сделать. Моему дяде хватает борьбы с принцессой, а если появится еще и третья сторона, тогда еще не известно, кто победит.
— Но почему ему самому не найти такую женщину и не поставить на ваше место? Думаю, это вполне в его силах. — Люк ухмыльнулся. — Или ему мешают моральные принципы?
— Но разве другая женщина будет, как я, его творением и его оружием? Он никогда не сможет ей доверять, как доверяет мне, потому что у него не будет над ней власти. Кроме того, — добавила она с улыбкой, — король предпочитает мое общество, и я могу оказаться полезной в тысяче разных мелочей.
Она начинала краснеть.
— У него есть собственный шпион в сумасшедшем доме, разве вы не видите, как это ему полезно? Самые влиятельные люди собираются там обсуждать свои дела. Они говорят свободно в присутствии пациентов, а те бездумно рассказывают мне все подряд. Хотя, — добавила она с вызовом, — я передаю лорду Флинксу меньше, чем могла бы. Может быть, есть вещи, о которых я предпочитаю ему не рассказывать!
И хотя они на кладбище были одни, она заговорила тише.
— Незадолго до того как короля перевели в сумасшедший дом, из дворца исчезли несколько вещей; полагают, что король Изайя взял их с собой. Вы слышали, как он говорил про изумрудные часы? Это правда, что лорд Флинкс и принцесса Марджот хотят их заполучить. Ума не приложу, зачем они им так нужны. Люди Марджот разворотили комнаты ее отца, как только он переехал. Они перекопали сад, а зимой подняли все полы во дворце. Именно поэтому там сейчас никто не живет.
Она стояла, глядя в зеленую траву у своих ног с выражением легкого недоумения на лице.
— Ели бы я могла… если бы я захотела предать его, может быть, я смогла бы использовать эти часы, чтобы купить свою свободу, выбраться из сумасшедшего дома… Мне раньше такое в голову не приходило, потому что мне там было хорошо. Но сейчас… иногда король так смотрит на меня, что мне становится не по себе.
У Люка перехватило дыхание.
— У вас есть основания подозревать, что он может причинить вам вред?
— Не знаю. Честное слово, не знаю, на что он сейчас способен. — Она подняла глаза на Люка с грустной улыбкой. — Я была так счастлива. Жизнь была похожа на прекрасный сон. Иногда мне кажется, я пойду на все что угодно, лишь бы не покидать этот сон, лишь бы мне не пришлось опять жить в реальном мире.
У Люка похолодело в груди. Забыв о своем решении не прикасаться к ней, он протянул руки над монументом, взял ее за руку обеими руками и крепко сжал. Даже сквозь белую кожаную перчатку он почувствовал, как дрожь пробежала по ее телу, как инстинктивно сжалась эта маленькая ручка, с тонкими, как у птички, косточками.
— Пообещайте мне: если в какой-то момент вам покажется, что вам что-то угрожает, сразу же дайте мне знать. Я… я не знаю, что я тогда сделаю, но я приду к вам, и мы что-нибудь придумаем.
Письмо прибыло к нему домой на следующий же день, как раз когда Люк устраивался поуютнее у камина, сильно замерзший после долгой прогулки. Проворный молодой лакей принес письмо на серебряном гравированном подносе. Мгновенно узнав почерк, Люк схватил конверт, сломал печать и быстро прочитал написанное.
Он бросил письмо в огонь и позвонил в колокольчик. Появился Перис.
— Мой плащ, пожалуйста. И снова ухожу.
На улице он взмахом руки остановил проезжающий экипаж и велел кучеру как можно скорее доставить его к сумасшедшему дому. Десять минут спустя он уверенно шагал по мраморным коридорам, сухо кивая встречным.
Люк поднялся в мансарду, перепрыгивая через ступеньку, но остановился у входа в комнаты короля, чтобы вернуть себе самообладание. Дверь распахнулась как раз, когда он поднял кулак, чтобы постучать. На пороге стоял один из докторов, заслоняя собою комнату.
— Мадемуазель Бруйяр?
