— Здравствуйте, Юля, — сказал, подняв голову. Перед ним стоял штофчик с водкой, и он уже явно к ней приложился, не дожидаясь меня. Но я за рулем в любом случае пить не собиралась. — Заказывайте, что хотите.
— О чем вы хотели со мной побеседовать? — спросила я. Мне не терпелось это узнать. В сумке был включенный диктофон.
Креницкий хлопнул очередную стопку водки (в одиночестве и только занюхивая, хотя на столе и стояла тарелка с рыбным ассорти), долго смотрел на меня слегка помутившимися глазами, потом выдал:
— Только честно скажи: ты все придумала?
Серега — сопляк, ему это не потянуть. А, Юля?
Я тебя уважаю. Уважаю, слышишь? Но такое не прощают. И не спускают. Это-то ты понимаешь? За такие дела голову снимают. Ясно тебе, журналистка?
«Начался пьяный бред? Это сколько ж времени он пьет? Штофчик, похоже, не первый».
А Креницкий продолжал нести ахинею, признаваясь, что всегда терпеть не мог журналюг, в особенности женского пола, и никогда их близко к своей персоне не подпускал. «Да кому ты интересен-то, старый козел?» — хотелось спросить мне, но сдерживалась — и не потому, что за козла можно ответить.
К великому сожалению Павла свет Степановича, в его пусть не ближнее, а дальнее окружение затесалась одна журналюга. «Это я, что ли?»
И как он допустил женитьбу на единственной дочери человека, до этого имевшего связь с журналюгой? «Ну и выражения! Какие мы официальные». Следовало ожидать от журналюги какой-нибудь пакости. «Он долго будет обо мне в третьем лице говорить?» И вот дождался. А журналюга, змея, акула пера, так называемая, барракуда эфира, полтора года планы мести вынашивала, думала, что бы такое выкинуть, и вот, воспользовалась крупным шансом. Хитро, конечно, придумала, вынужден признать Павел Степанович. Но поскольку теперь все шишки валятся на бедного Павла Степановича, он это дело так не оставит.
Нам принесли салат. Я последовала старой доброй истине «А Васька слушает да ест». Не пропадать же добру? И вообще я всегда придерживалась мнения, что пусть лучше поганое брюхо лопнет, чем хороший харч пропадет. Редька принялся за очередной штофчик, любезно принесенный официантом, продолжая свои рассуждения вслух. Я слушала, диктофончик работал.
Я даже кассетку успела перевернуть так, что Редька не заметил, хотя он, по-моему, вообще ничего не замечал, и мне было непонятно, зачем он меня позвал. Или ему просто требовался слушатель?
Сереге была дана уничижительная характеристика, дочери и жене, правда, тоже досталось.
Не знаю уж, почему Колобов мне вчера рассказывал про трепетное отношение Павла Степановича к Сереге и с чего он взял, что Редька смотрит на Татаринова как на сына. Судя по тому, что теперь говорил Редька, ни о каких теплых отношениях речи не шло. Редька считал Серегу проходимцем, причем глупым проходимцем, не способным просчитать на два шага вперед. Серега, по мнению Редьки, мог что-то быстро схватить — то, что плохо лежит, но на серьезное дело, постоянное получение высоких прибылей — не способен. А что пел мне сам Серега? «Отношения, можно сказать, чисто партнерские».
Ха-ха.
Потом Павел Степанович перешел к Колобову, который теперь собирается сожрать бедного Редьку с потрохами. И ведь даже не подавится, сволочь. «Хоть сразу стреляйся», — с грустью добавил Павел Степанович.
— Но не дождется! — тут же взревел он и грохнул кулаком по столу.
Все, находившиеся в зале, на нас обернулись.
Я продолжала невозмутимо есть. Как Васька.
Редька погрозил пальцем у меня перед носом и заявил:
— Стреляться не буду! Слышишь, падла?
Ни стреляться, ни давиться, ни колоться, ничего! Всех урою! И бабки найду! Сам найду! Сам!
И ни с кем делиться не буду! Вот так-то, падла.
Внезапно у Редьки зазвонил сотовый. Он тупо уставился на трубку, потом пододвинул ее ко мне.
— Скажи: не адекватен. Все!
Далее последовала фаза «мордой в салат».
Салат, мы, правда, уже доели, и получилось в свининку с картофелем фри. Официант тут же подскочил и вопросительно посмотрел на меня.
— Оставьте, пусть полежит, — махнула рукой я. — Отдохнет и встанет.
Редька издал трель молодецкого храпа, а я все-таки ответила на звонок: кто-то настойчиво добивался Павла Степановича.
Звонивший не очень удивился женскому голосу и велел позвать хозяина. Я попыталась намекнуть на сложившуюся ситуацию.
— Буди его немедленно, шалава! — рявкнул удивительно «вежливый» собеседник, не удосужившийся представиться.
— Не будится, — сказала я.
Мою маму вспомнили в определенном контексте, потом, перемежая каждое предложение матом, пояснили, что «их» схватил Колобов и это — их единственная возможность позвонить.
«Эта стерва» на них змей напустила, а потом сдала людям Колобова. Далее я с большим интересом узнала, какая участь ждет меня после того, как Колобов отпустит братков, которых я вчера имела удовольствие лицезреть у себя на полу с Сарой и Барсиком на могучих грудях.
Правда, слушая дальше, поняла, что беспокоиться особо не стоит: Колобов требовал за каждого из них по миллиону баксов.
— Не много ли? — робко прошептала я.
Что-то Александр Иванович так высоко оценил Редькиных братков? По-моему, сто баксов за них — красная цена. За обоих сразу.
— Колобов сказал: тогда вообще оставит Редьку, то есть Павла Степановича в покое.
А так баб его за задницы возьмет. За что мы-то со Слоном страдаем?! Кинул Колобка, так пусть гонит бабки назад! Сейчас проценты капать начнут. Так ему и передай. Скажи, что Костолом со Слоном звонили.
Затем трубку у говорившего со мной братка взяли, и мягкий голос поинтересовался, с кем он беседует. Я узнала Колобова, но решила не представляться, свой голос чуток изменила и ответила, что мы, по всей вероятности, не знакомы лично, но я все передам Павлу Степановичу — когда он будет адекватен.
— Значит, нажрался, — медленно произнес Колобов. — Вот что, деточка. Я понимаю: ему на мальчиков плевать. И понимаю, что мальчики ни в чем не виноваты, они просто выполняли указания. И я им потом, может, у себя работу найду. Но у него есть жена, дочь, ты, деточка, наконец…
— А я-то тут при чем?
— Ты, конечно, ни при чем и можешь зазря пострадать, поэтому объясни Павлу Степановичу: он должен срочно вернуть мне деньги. Объясни, пожалуйста, так, чтобы он это понял. Тогда все будет хорошо.
— Я передам, — пискнула я.
На этом мы распрощались. Если бы я в самом деле была какой-нибудь «деточкой», то, возможно, тут же свалила бы от греха подальше, но я была журналисткой и мне было интересно посмотреть, как будет дальше развиваться ситуация, а поэтому осталась. И не зря.
Стоило мне нажать на отбой, как телефон тут же зазвонил вновь. На этот раз Павла Степановича добивалась законная супруга, которую тоже не смутило, что на звонок ответил женский голос.
— Не адекватен? — переспросила она. — Пусть немедленно домой катится, как протрезвеет. А то меня его партнеры уже достали.
Пока Редька спал на свининке с картошкой, я успела поговорить со следователем, ведущим Серегино дело и желавшим побеседовать с тестем; секретаршей Наташей, уточнявшей, будет ли начальник сегодня в офисе. Наташе я сказала, что он не в том состоянии. «Поняла», — усмехнулась она. Затем позвонила Варя из Выборга. Я навострила ушки. Варя плакала и просила у Павла Степановича защиты. К ней приезжали
