— Знаю! Знаю! Знаю! — выкрикивал Марис, прыгая, как собачонка, вокруг Вии, поднявшей кверху обе руки со сжатыми ладонями. — Да-ай!
— Выбирай — в какой руке?
Марис глазами примерился, какой кулак больше, и неуверенно произнес:
— В левой… нет, в правой!
— Ну, левую или правую? — допытывалась Вия.
— Ле… правую!
Она разжала пальцы, на ладони аппетитно лежал «Красный мак».
— Ой! — Мальчик радостно схватил конфету, развернул, вонзил белые зубы в коричневый шоколад и, немного подумав, предложил и Вии: — Хочешь откусить?
— Нет.
— Нет так нет, — отвечал Марис, не притворяясь, будто огорчился, и запихал в рот весь остаток. — А в другой руке у тебя что? Пустая?
— В другой — вот что! — Перед самым его носом Вия потрясла за бумажный хохолок «Трюфелем» и бросилась наутек. Она бежала по двору петляя и в последний миг неизменно увертывалась от вытянутой, хватающей руки мальчика. А Марис все гнался за ней с криком:
— Вия, ну Вия!
Наконец она заскочила в дом, захлопнула за собой дверь и, подпирая ее круглым голым плечом, запыхавшаяся и усталая, засмеялась, а Марис тем временем, как кузнечик, прыгал за порогом, продолжая кричать:
— Вия, ну Ви-и-я!
— Как безмозглая девчонка, — с осуждением проговорила Альвина, и теперь уж настал ее черед испортить радость другому человеку.
— Мы не на кладбище и не на поминках, — грубовато отрезала Вия, но вся ее веселость тут же испарилась.
Она отпустила дверь, — спотыкаясь и падая, в нее ввалился Марис с криком «Пой-ма-ал!», однако сразу увидел, что игра, к сожалению, кончилась, сломалась окончательно, дожидайся теперь следующего раза.
С другой конфетой Вия вошла в комнату. Сняв скатерть, Лаура большими нескладными ножницами кроила Зайге школьное платье.
— Достала материю? — поинтересовалась Вия.
— Светлей, чем хотелось бы, но взяла какая есть, — отвечала Лаура, в то время как ножницы глухо лязгали о столешницу.
— А мне, интересно, к лицу? — с женским любопытством присматривалась Вия, взяла кусок ткани и, накинув на плечи, подошла к зеркалу. — Синий мне идет. Неплохо, правда же? Пока новый, вельветон от бархата прямо не отличить, а как выстираешь — ну, тряпка тряпкой.
— На работу хорош.
— Ну, мне и на работе надо быть похожей на человека. Всегда на людях, — спокойно заключила Вия и принесла обратно кусок ткани.
— Тебе привет от Эгила, — вспомнила Лаура.
— Да? — равнодушно отозвалась Вия и не стала расспрашивать.
— Тетя! — тихонько позвала Зайга.
Вия подошла к ней и положила на одеяло «Трюфель».
— Это тебе.
— Спасибо, — сказала девочка, зарумянившись от радости, потянулась тонкой рукой за конфетой, но есть не стала, положила на тумбочку.
— Хочу тебе показать, тетя, что я смастерила.
— Из чего? — Вия присела рядом.
— Сейчас увидишь.
Повернувшись на бок, Зайга долго шарила пальцами между диваном и стеной, пока наконец с трудом не нащупала то, что искала.
— Смотри!
От чрезмерного усилия девочка побагровела и даже вспотела, в руке у нее был бурый, скатанный из хлебного мякиша потешный цыпленок.
— Так это же прелесть что такое! — воскликнула Вия, и Зайгины глаза заблестели.
— Только у него одна ножка отвалилась, когда падал. Видишь?
— Это ерунда. С виду он такой аппетитный — прямо шоколадный. Так в рот и просится!
Лаура обернулась.
— Что у вас там такое?
Зайга хотела спрятать цыпленка под одеяло, боясь нагоняя — опять хлеб зря переводит!
Но Лаура на сей раз ничего не сказала. У обеих — и Зайги, и Вии — такое невинное выражение лица, что просто смех разбирает.
— Ты что, разбогатела — «Трюфели» покупаешь? — только и спросила Лаура.
— На свои деньги я буду покупать конфеты, когда мне стукнет пятьдесят, — весело отвечала Вия.
— Угостили?
— Да, и притом шикарнейшим образом. О господи, я должна тебе все рассказать, это же потрясающе! Сегодня у нас была регистрация брака, экскаваторщик Марцинкевич, ну, знаешь, цыган, женится. Комедия! Назначили им на четырнадцать, а невесте послышалось — на четыре. Сидит себе, будто так и надо, у парикмахерши и велит соорудить ей по журналу грандиозную прическу. Бедный жених тем временем мечется как угорелый — ее ищет, а гости в сирени у сельсовета уже вовсю закладывают. Ну, находит наконец Марцинкевич свою ненаглядную, а она в бигудях еще под аппаратом сушится. Пока высохла, пока расчесали, пока лаком сбрызнули… х-ха-ха… посаженый отец нашего жениха уже на ногах не стоит. Наконец с грехом пополам собрали всех в кучу, оформили. Марцинкевич, значит, обходит нас, жмет руки, благодарит, низко кланяется. Поклонился он, а у него — хлоп! — выпадает сверток. Заринь ему: «Товарищ Марцинкевич, вы пакет уронили!» А тот норовит к дверям, отказывается: знать ничего не знаю, это не мое, мне чужого не нужно… Мы потом развернули — бутылка «Виньяка» и кулек конфет. Если бы обыкновенно преподнес… ха-ха!.. разве кто-нибудь взял бы, ни в жизнь. А так… бесхозное имущество!
Продолжая кроить, Лаура слушала оживленную Виину болтовню. Она привыкла к тому, что в золовке уживались почти несовместимые черты: мрачная апатия со светлой, ребяческой, чуть ли не наивной жизнерадостностью, напоминавшей Рича в минуты бесшабашного веселья. В конце концов, должно же было быть и что-то общее в таких разных детях Альвины.
«Труднее всего тебе, бедняжке, будет ужиться с этой спесивой козой», — дружески предупреждал жену Рич перед тем, как ей перейти в Томарини. И был несказанно поражен, когда невестка с золовкой прекрасно поладили. Для него это было просто непостижимо — ведь ненависть всегда пристрастна и слепа.
Но где коренилось начало этой вражды? Что привело к тому, что брат и сестра, пусть сводные, но все же брат и сестра, так яро ненавидели друг друга?
Зависть?
Не она ли зажгла черное пламя в груди Рича, когда он, строптивый и угловатый, прячась за одноклассников, глядел через головы на сцену, где Вия, обводя зал ясным взглядом сине-серых, как у отца, глаз, чистым, звонким голосом иволги декламировала стих о павших героях, и старики украдкой смахивали непрошеную слезу, глядя на нее как на зримое воплощение мечты Рейниса Цирулиса.
А может быть, от нее, от зависти, екнуло сердце у Вии, когда она увидала на фотографии рядом со своим, таким обыкновенным — скорее невзрачным, чем красивым, — лицом правильные, точно резцом скульптура высеченные черты брата? Не тогда ли девочке-подростку впервые запала мысль о несправедливости: этот сын Томариня… бандитское отродье… унаследовал от матери то, что по праву принадлежит ей! Почему именно ей достались маленький рост, полнота, насчет которой скоро начнут острить злые языки, близорукость? Еще в школьные годы врач выписал Вии очки, она сидела в них только
