– А говорил ли он тебе, что мы обручены?
– Да, говорил.
Соланж старалась казаться хладнокровной.
– И что же было дальше?
– Разумеется, я сказал ему, что об этом не может быть и речи. Вы были не вправе давать друг другу слово без моего ведома.
– Не вправе?!
– Кроме того, – как ни в чем не бывало продолжал Генри, – брак между вами совершенно невозможен. Ты моя дочь, Соланж, и когда-нибудь станешь богатой наследницей. Да, Дэймон благородных кровей, он хороший мальчик, но ходят слухи, что в его роду были друиды. Безусловно, владения Дэймона не идут ни в какое сравнение с землями графа. Когда мальчику придет время жениться, он заключит пристойный брак с одной из дворяночек помельче, которые ошиваются в замке. Тебе же пристало выйти замуж за Редмонда. Впрочем, все уже решено. Еще вчера.
– Ни за что, – спокойно сказала Соланж. – Никогда. Дэймон любит меня, а я – его. И мне безразлично его происхождение. Он будет моим мужем, а я – его женой.
– Ошибаешься, дорогая моя. – Маркиз встал. Голос его звучал почти безразлично. – Через час ты станешь женой графа Редмонда. Приготовления уже почти закончены.
– Не стану! – отрезала Соланж, стараясь не выдать голосом своего ужаса.
– Нет, станешь! – В голосе маркиза появились нотки раздражения. – Клянусь богом, Соланж, слишком долго терпел я твои капризы и причуды! Моя вина, вероятно, в том, что до сих пор я давал тебе слишком много свободы! Своеволие испортило тебя, развратило твой девичий разум. С нынешнего дня с этим покончено! Ты в моей власти, и эту власть я передам человеку, который, я уверен, сумеет укротить твой упрямый нрав.
Сердце Соланж бешено стучало.
– Ради бога, отец, выслушай меня...
– Я слушал достаточно! Ты поступишь, как я велю, и дело с концом!
Девушка бросилась к его ногам.
– Пройду тебя, не делай этого! Я не могу стать его женой...
Маркиз оттолкнул ее.
– Сможешь!
– Нет! – крикнула с ненавистью Соланж и снова разразилась слезами.
Генри поднял ее с пола и мягко подтолкнул к кровати.
– Вот что я скажу тебе, Соланж. Этот союз чрезвычайно важен для меня. Чрезвычайно важен. Мой отец, а твой дед всю жизнь мечтал завладеть землями, которые ныне принадлежат Редмонду. Но ему так и не удалось осуществить свою мечту. Теперь, благодаря тебе, мы, наконец, обретем то, за что он боролся. Наши потомки будут править замком Уэллберн и всеми прилежащими к нему землями. Давняя мечта обернется явью – и всего-то ценой девической плоти.
– Так вот что я для тебя? Плоть, и ничего больше? Неужели у тебя вовсе нет сердца?
Генри одарил дочь тяжелым взглядом.
– Земля превыше всего, глупое дитя! – отрезал он. – Земля – это власть. Неужели я зря платил твоим учителям? Вспомни историю своего рода, Соланж. Кто владеет землей, тот владеет деньгами, а деньги дают власть. Ту власть, какой обладаем я и Редмонд. Ту власть, которой жаждет Дэймон Локвуд, но которой не имеет.
Взгляды их скрестились. Гнев и гордость переполняли отца и дочь. Однако Генри обладал неоспоримым пре имуществом над дочерью и хорошо знал, как использует его.
– Итак, ты обвенчаешься с Редмондом. Ты сделаешь это без слез, без жалоб, без вздохов. Ты сделаешь это, или я сию же минуту вышвырну твоего Дэймона из замка в том, что на нем надето.
– Ты не посмеешь! – ахнула Соланж.
– Посмею, и ты это знаешь. Он уже вырос, и у меня больше нет перед ним обязательств.
Они оба знали, что для Дэймона это означало бы смертный приговор. Ни один селянин не посмеет принять в дом человека, который так прогневал маркиза. На многие мили вокруг не было для него иного пристанища. Дэймону некуда будет идти. Со дня на день зима вступит в свои права, начнутся холодные метели, которые терзают здешние края. Каждый год здесь погибали люди, лишенные крова. Они просто замерзали в пути и были погребены под снегом. Дэймон не успеет ни добраться до надежного пристанища, ни тем более выстроить его собственными руками.
– Я ему ничего не дам, Соланж. Ни еды, ни питья, ни одежды, ни коня, ни лука, ни стрел. Ничего. Более того, я прикажу сжечь все его травы. – Генри изогнул бровь, заметив ее плохо скрытое удивление. – О да, я хорошо осведомлен о его увлечении и нескромной мечте стать лекарем.
Руки и ноги Соланж онемели. Она их не чувствовала, будто они принадлежали не ей, а кому-то другому. И тогда она изо всех сил впилась ногтями в ладони, чтобы почувствовать боль, и чтобы эта боль заглушила ту, что она испытывала от слов отца.
– Если же ты, по глупости своей, задумаешь бежать с ним, то, как ты понимаешь, мы вас непременно найдем. И тогда наказание будет намного суровей.
– Отец, – прошептала Соланж.
– Ты готова обречь его на это, дорогая моя? – продолжал Генри. – Допустишь, чтобы он издох, точно выгнанный из дому пес?
