самом деле недоношенная, но какое это теперь имеет значение?!
Хорошо бы еще выяснить, почему мама вышла за отца. Но у кого спросить? У нее-то теперь не поинтересуешься… Дядя Леня говорил, что отец отбил маму в свое время у Багаева, и отец этим хвастался. Но так ли было дело? Что тогда произошло? Отец, пожалуй, мне правду не скажет. Скажет ли Багаев?
Попытка – не пытка, решила я. Спрошу.
Я также хотела еще раз прочитать последнее мамино письмо. Так сказать, в здравом уме. В день маминой гибели я ведь не очень соображала. И где оно теперь? У кого искать?
Я решила начать с районного отделения милиции. Они должны хотя бы знать, куда письмо положили. В какую папку. Или дело давно закрыто и сдано в архив? Какая там у них процедура?
Потратив полтора часа, я все-таки получила на руки ксерокопию маминого послания. Конечно, предпочла бы оригинал, но все равно спасибо тому сотруднику, который пошел мне навстречу. Что бы там Сашка с отцом (отцом?) ни говорили о милиции, ко мне отнеслись по-человечески и помогли.
Я опустилась на скамейку под запорошенным снегом деревцом, предварительно очистив рукавичкой себе место. Я не стала читать письмо в милиции, хотела сделать это одна, без свидетелей.
Теперь стал понятен весь его смысл – и не только потому, что я сейчас не падала в обморок. Я просто многое узнала.
Мама писала, что предала меня дважды – до моего рождения и совсем недавно, сказав то, что не следовало говорить.
Я поняла, почему отношение отца ко мне изменилось. И почему он ушел от мамы к Ире, беременной его ребенком.
Хотя я-то в чем виновата?
И чья я все-таки дочь?
И кто и зачем взорвал «Сфинкс»?
Глава 22
Поскольку до вечера все равно было еще далеко, я решила навестить дядю Леню. Снова поймала машину, попросила высадить меня на улице, идущей параллельно набережной, где обычно ставила свою «Оку», а оттуда отправилась пешком.
После того, как я позвонила несколько раз, в коридоре послышались нетвердые шаги, щелкнул замок, и я увидела художника Колю, которого с трудом узнала. Челюсть моя поползла вниз.
Колю били долго и упорно, лицо его изменило цвет на синий с какими-то разводами из других красок, опухло и как-то сместилось в сторону. Одна рука висела плетью, вообще он весь стоял какой-то перекошенный, словно я видела его в кривом зеркале.
– Лени нет. Забрали его. Черные. Уходи. И больше не приходи сюда. Сиди в норе какой-нибудь. И не показывайся. Все.
Коля захлопнул перед моим носом дверь.
Пошатываясь, я спустилась пешком на первый этаж, вышла в старый двор, потом на набережную и медленно побрела в сторону «Сфинкса», вернее, стройплощадки, на которой уже было почти полностью воздвигнуто новое здание. Я долго стояла и смотрела, как по верху снуют рабочие в ярких касках, а также разглядывала забор, окружавший стройплощадку, который оказался бесплатным холстом для новых отечественных импрессионистов, ну и знатоков великого и могучего, конечно. Каждый самовыражается по- своему.
– Здравствуй, Ксения, – оторвал меня от раздумий тихий голос, прозвучавший за спиной.
Я резко обернулась.
На меня смотрел Иса.
– Здравствуйте, – ответила я безразличным тоном, встречаясь с ним взглядом, потом отвернулась и снова уставилась на площадку.
Мужчина встал рядом и долго молчал.
– Что вы хотите от меня? – спросила я наконец.
Он еще помолчал какое-то время, потом сказал, что там (кивок на стройплощадку) погибли его друзья – как и мои подруги. В некотором роде мы – товарищи по несчастью. Он, конечно, совсем недоволен тем, как я поступила с его сотрудниками. Они заслужили такое обращение, заявила я. Да, возможно, кивнул мужчина. (Пусть думает, что приставали, я не стану его в этом разубеждать.) В особенности если не смогли совладать с женщиной. Но тем не менее ряд вопросов остался невыясненным.
– Ты – девушка упрямая и настойчивая, – сказал мужчина. – Ты роешь носом землю, несмотря на все препятствия. Тебе говорят – остановись, ты продолжаешь. Ты можешь сказать мне точно, что ты выяснила?
– Я могу сказать, что я думаю. При условии…
Мужчина хитро глянул на меня и усмехнулся.
– Ну ладно, говори свое условие.
– Отпустите дядю Леню.
Иса вскинул брови, хотел что-то спросить, но сдержался.
– Хорошо, – сказал он наконец. – Кстати, ты случайно не знаешь, куда делись двое моих парней, которых я послал к тебе в квартиру?
Я сделала удивленное лицо. Не говорить же Исе, что их спустили в канализацию? Что тогда станет со мной?
– Ладно. Ты можешь о них и не знать. Вдруг не доехали. Тебя же столько всяких людей охраняет. – Иса улыбнулся. – Как же ты вырвалась из-под надзора?
– Не люблю, когда меня опекают, – сказала я.
Иса хмыкнул. И предложил вернуться к нашим баранам.
Я высказала свою версию.
Я предполагала, что отец каким-то образом хотел использовать мать в построении своих отношений с Петром Петровичем Багаевым, который, как он знал, горячо любил ее в юности и так никогда и не женился. Мама, скорее всего, не хотела, чтобы ее использовали, и в гневе сказала отцу, что я – не его дочь. Возможно, все было как-то по-другому. Например, ей надоели измены отца, она узнала о существовании Иры, даже ее беременности, и ей захотелось сделать отцу больно.
Иначе я не могу объяснить изменившееся отношение отца ко мне. И уход отца от нас с мамой.
И самоубийство мамы, которая, возможно, очень страдала, сорвавшись. И считала себя виноватой и перед отцом, и передо мной, хотя я ни о чем не знала. Теперь я полностью уверилась в мысли, что это было все-таки самоубийство и мама совершила его из любви ко мне. «Я теперь не смогла бы смотреть тебе в глаза, Ксюшенька», – писала она. Она явно не знала, во что все это выльется, но точно знала, что отец не сдержится. А потом «Сфинкс» взлетел на воздух – как раз в ту ночь, когда там должна была быть я. Мама решила, что это дело рук отца и что его любовь ко мне перешла в ненависть. Возможно, он не захотел меня больше видеть. Ему стало тяжело на меня смотреть. И он решил убить сразу нескольких зайцев.
Он взрывал клуб в определенный день. Именно тогда, когда я вместе с подружками отмечала там успешную сдачу сессии.
Я считала теперь, что клуб взорвал именно отец, то есть Владислав Николаевич Колобов – чтобы он не достался Багаеву, чтобы убить Ису с Равилем, которые тоже должны были там быть (по крайней мере, один из них), и меня… А мама не могла все это больше выдерживать, она дошла до предела. Она взяла клятву с Багаева, что он позаботится обо мне. К тому же в ту ночь она узнала, что я остаюсь у какого-то мужчины… То есть, можно считать, устроена, у меня своя жизнь.
Я винила себя в том, что после ухода отца к Ире жалела в основном себя, а не мать. Ей-то поддержка требовалась гораздо больше. Я даже не представляла, что, наверное, творилось в ее душе, как она себя проклинала за то, что сорвалась. А потом взрыв, известие о моей гибели, затем – известие о том, что я жива… Кто ж тут выдержит?
Вот и все…
– А кто твой настоящий отец, Ксения? – взглянул на меня Иса. – Багаев?
Я пожала плечами.
Иса спросил про дату моего рождения, что-то прикинул, потом достал трубку сотового телефона и сделал несколько звонков, отойдя немного в сторону, чтобы я не слышала, что он говорит. Но я и не хотела
