Я что-то промямлила, вроде: это же твой брат или что-то в том же духе, но Анька только махнула рукой. Родственные чувства к своим сводным братьям, как я успела догадаться, были ей чужды. Или страсть к обогащению пересиливала все остальное? С другой стороны, она с таким жаром говорила о матери и отце…
– И кто его? – снова подала голос я.
– Это второй вопрос, – ответила Анька. – Первый: где?
Я ждала продолжения.
Анька сообщила, что Степана прикончили в одной из ее «берлог». Кто мог про нее прознать? Степан навряд ли сам стал бы кому-то рассказывать о тайной квартире – это было совсем не в его интересах. Он клялся Аньке, что ни словом о ней не обмолвится никому из их общих знакомых. И дело даже не в клятвах.
Степан был «голубым». Если бы про это узнал отец, старший брат или сыновья Инессы – ему бы не поздоровилось. И Степан, и Анька очень хорошо знали отношение к подобной нестандартной ориентации в той среде, где вращались родственнички и их знакомые.
– Может, каким-то образом прослышали? – высказала я предположение.
– Степан был очень осторожен, – покачала она головой. – Очень. Он столько лет умудрялся это скрывать. Даже время от времени тусовался с какими-то женщинами. Я уверена, что никто из наших его не подозревал. И у него был один постоянный любовник. Уже три года.
Я уточнила, связывалась ли Анька с этим любовником.
Она была у него прошлой ночью. Страшная новость шокировала мужчину. И зачем ему было бы убивать Степана? Кто же убивает курицу, несущую золотые яйца? А Степан полностью содержал своего приятеля, причем на очень неплохом уровне.
Анька не сомневалась, что убийство ее брата совершено с одной целью: подставить ее. Выследили не Степана, а Аньку. Потом, по счастливой случайности для убийц, увидели Степана. Решили кокнуть – чтобы свалить преступление на нее.
Степана сделали разменной монетой. В распределении сил в семье он не играл особой роли. Ни рыба ни мясо. Мог примкнуть к одним, потом к другим. Жил как живется. Плыл по течению. Его ничто особо не волновало. Отец давал задания – он их выполнял. Получал достаточно денег на жизнь, удовольствия и развлечения. Его все устраивало. По большому счету ему на все было наплевать.
Степана удовлетворяла версия смерти его матери от воспаления легких. Да, простудилась за городом – в те годы у Чапая еще не было хоромов в стиле Растрелли. Вторая жена Василия Ивановича поехала на дачу ранней весной, простудилась, телефона в деревянном доме не было, о сотовых в те годы еще не слышали. Когда за ней приехали, она уже находилась при смерти. Отвезли в больницу, но даже самые лучшие врачи не смогли ничего сделать.
– Может, и в самом деле умерла от естественных причин? – высказала я свое мнение.
– Да, жди больше, – хмыкнула Анька. – Если бы она одна, тогда ладно. А когда все три папочкины жены отдали концы, то невольно начнешь задумываться. Не слишком ли много совпадений?
– И все от воспаления легких? – спросила я.
Анька покачала головой. Мать Ивана, старшего Анькиного брата, утонула, хотя, как моя копия выяснила у челяди, помнившей всех жен, первая жена Чапая великолепно плавала, даже имела по плаванию какой-то разряд. Но почему-то ее понесло на речку опять же ранней весной, когда народ еще не перебрался на дачи. Приперло ей искупаться – и она утонула в холодной воде. А спустя какое-то время, вторую жену – мать Степана почему-то понесло на дачу опять же ранней весной – и она там заболела.
– А твоя мать?
Насколько помнила Анька (а ей было одиннадцать, когда умерла мать), с ее родительницей происходило что-то странное. Не в годы Анькиного детства, а только в последний год жизни. То она запиралась в своей комнате и никого к себе не пускала, причем иногда из комнаты доносились непонятные для детского уха звуки, то подолгу молчала, не желая ни с кем разговаривать.
– Но я очень хорошо запомнила одну фразу, сказанную матерью, – сообщила Анька. – «Бойся Инессу». Это у меня твердо отложилось в мозгу. Потом, став старше, я проанализировала все, что помнила. Все обрывки, запечатлевшиеся в детской головке. Ведь Инесса – медсестра. Она ведь, кажется, сама это тебе сказала? Я считаю, что Кальвинскене подсыпала матери в еду или в чай какие-то препараты. Уколы-то навряд ли делала. Хотя… Поэтому мать и впала в депрессию. А потом наглоталась таблеток. Я не была на похоронах. Меня не пустили.
У Аньки на глаза навернулись слезы.
– Я неделю билась в истерике, еще месяца три приходила в себя, а потом приняла решение. – Голос Аньки сделался твердым. – Я дала себе слово, что сживу эту суку со света! И я стала другой. Я почувствовала свою силу. И Инесса ее почувствовала, хотя я и обставляла свои действия, как невинные детские или подростковые шалости. И до сих пор практически все считают, что я лишь шалю, – Анька хмыкнула. – Но Инесса-то знает, что все это направлено против нее.
– М-да… – протянула я.
Ну и семейка.
И теперь Инесса хочет отправить Аньку в клинику. Избавиться от нее, как в свое время избавилась от ее матери. По несколько другим причинам, но тем не менее. Правда, в подобную клинику Анька (не без моей помощи) только что отправила ее собственного сына…
И что теперь? Поняв, что до Аньки не добраться, Инесса решает ее подставить, прикончив Степана в Анькиной «берлоге» (скорее всего, не своими руками, у нее для этого достаточно людей). В квартире, несомненно, остались Анькины отпечатки пальцев. Возможно, рядом с телом брошено оружие, которое тоже каким-то образом можно связать с Анькой. Она же – не я, ни разу не державшая в руках ни пистолет, ни автомат, ни тем более гранатомет. Я, кстати, не удивлюсь, если у моего двойника подобное добро ожидает своего часа в каких-нибудь загашниках. А у Инессы, конечно, есть связи и в ментовке, и в прокуратуре, и еще где надо. Там намекнуть, туда идейку подбросить, слушок пустить… Не мытьем, так катаньем. И пошла Анечка по этапу, если не захочет в психушку.
И жертва выбрана вполне удачно. Чапай ведь любимую дочку от чего угодно отмажет. А тут родная дочь убила родного сына. Пожалуй, только после убийства сыновей Василий Иванович мог бы согласиться больше не помогать Аньке. Если согласится, конечно. Если он еще имеет право голоса. Я так и не получила от Аньки вразумительных объяснений насчет того, что происходит с ее отцом. Вроде бы Инесса уже прибрала к рукам нефтяную империю? Или еще нет? И ведь Инесса вполне может пожертвовать и вторым сыном Чапая (вернее, первым – старшим, Иваном). Как раз уберет конкурентов с пути. Всех конкурентов – если обставит и смерть Ивана как дело рук Аньки.
– В общем, подстроено все очень умно, – констатировала Анька. – Скорее всего Инесса постаралась. Или ее старший сыночек. Мог и твой друг Хвостов из «Сатурна» помогать. Он большой спец по мокрым делам. Но все равно без этой сучки не обошлось. В общем, счет пока один – один. Степан и Стасюс.
– Стасюс жив, – заметила я.
Анька махнула рукой.
– Нужен он своей мамочке с белой горячкой. Нет, Лерка, Стасюс – больше не конкурент. Он вышел из игры.
Я поинтересовалась, что она намерена делать теперь. Кем или чем заниматься?
– Надо избавиться от трупа, – заявила она.
Я опять вылупилась на Аньку.
– Но если ты говорила, что тебя хотят подставить?.. Значит, в той квартире засада или…
– Может, и нет, – спокойно сказала Анька. – Ведь если хотят подставить меня, меня надо там заловить, правда? Поймать, так сказать, на месте преступления. Вот я, вот труп. Берите тепленькую. А мне потом объясняй ментам, как он оказался в моей хате с лишней дыркой в голове.
Анька считала, что скорее всего у дома установлено наблюдение. По крайней мере, она сама на месте Инессы поступила бы именно так. Как только Анька появляется, ее берут под белы рученьки.
– Но ты ведь же появлялась там, – вполне резонно заметила я.
Анька только зашла в квартиру, мгновенно оценила обстановку – и сделала ноги, причем через чердак. Из чердака открыла люк на крышу, по крыше пробежала до последней парадной, выходящей на другую
