нашел мой бывший муж, потом его видели Андрей, мой шеф, баба Варя (та пусть и не знала соседа хорошо, но отличается повышенной наблюдательностью), Ирина…
Но все равно складывалась какая-то странная ситуация.
– На чтение завещания сходи обязательно, – сказал шеф.
Я подумала, что надо бы свекрови позвонить, выяснить, не приглашали ли Ивана. Хотя она сейчас в таком состоянии… Шеф заметил, что нужно точно выяснить формулировку. Может, и удастся что-то получить на моего сына.
Глава 15
Андрей выглядел очень прилично. Не знаю уж, сам постарался или мама. Он был чисто выбрит, одет в кожаную куртку, под которой оказался приличный черный костюм. Славку явно одевала жена, следившая за ним взглядом надсмотрщицы из концлагеря. На меня она смотрела очень внимательно, вероятно, пока не исключив из претенденток на ее сокровище. Но сокровище внешне сильно уступало Андрею. У Славки уже было испитое лицо, и выглядел он старше Андрея лет на десять, а то и на пятнадцать. Может, так оно и было на самом деле. Но если Андрея можно было еще назвать молодым (или относительно молодым) мужчиной, Славка уже подходил под определение «дед».
Никаких проблем с допуском на чтение завещания меня и Славкиной жены не возникло. В зальчике также сидела Ирина в черном платье, с непокрытой головой и без очков и смотрела в пол. Рядом с ней находился все тот же мужик, который поддерживал ее на похоронах. Он поднял голову и внимательно оглядел нас. Я не была уверена, узнает ли меня Ирина – ведь мы виделись в, так сказать, критических обстоятельствах, и один раз. На похоронах она ни на кого не обращала внимания. Мужик, по-моему, тоже не обращал тогда на меня внимания. Но даже если и узнают, то что?
– Она похожа на вашу надсмотрщицу? – шепнула я Андрею.
– Сейчас нет, – задумчиво произнес он. – А на фотографии с похорон была похожа.
В зальчике собралось с десяток молодых дам, и пока мы устраивались, они все прибывали. По-моему, эта компания присутствовала и на похоронах Рыжикова и там громко (или тихо) рыдала. Здесь дамы не рыдали и не были одеты в черное. Они были одеты в дорогие, довольно вычурные наряды, некоторые я назвала бы вечерними. Хотя, возможно, чтение завещания для них – праздник. Ведь естественно предположить, что Петр Рыжиков что-то оставил каждой из них – если их сюда пригласили.
Потом появилась Валерия Левицкая в строгом черном брючном костюме, с небольшой сумочкой. Она обвела взглядом зал, заметила меня, улыбнулась и направилась прямо к нам с Андреем. Я сидела крайней, потом Андрей, потом Слава, затем его жена. Валерия пододвинула свободный стул ко мне.
– И тебя пригласили? – спросила она. – Ты что, и за Рыжикова…
– Нет, я с Андреем, – кивнула я на спутника.
Тот склонился и поцеловал Валерии руку – над моими коленями.
– А…
Но больше Валерия спросить ничего не успела. В зал вошла Алена Родионова – тоже в черном, обвела взглядом собравшихся, задержала его на Валерии, мазнула по группе девиц, которые все были одного типа, причем того же, к которому относились Валерия с Аленой.
– Так… – произнесла Алена.
На ее голос обернулась Ирина.
– И эта бл… здесь, – только и оборонила вдова усталым голосом.
– Я тебе сейчас так твою перекроенную морду начищу, что забудешь, как брехальник открывать! – рявкнула Алена голосом базарной торговки.
Девицы хихикнули. К ним как раз присоединились еще две, просочившись мимо Алены. Но Родионова не удостоила их вниманием.
– У меня, может, и перекроенная, а у тебя еще и переломанная, – невозмутимо заметила Ирина.
– Что она имеет в виду? – склонился к нам Слава.
– Хочет сказать, что Алена меняла форму носа и скул, – пояснила Валерия.
Тем временем перепалка между Ириной и Аленой продолжалась. Остальные с интересом слушали. Дамы очень детально высказывались о внешности друг друга. Я пожалела, что у меня с собой нет диктофона. Кое-что можно было бы использовать в романах. Оказывается, Ирине делали подтяжку «сердце» (в результате лицо по форме должно было напоминать сердце), за которую муж заплатил сто тысяч долларов, но сделали неудачно. То есть «сердца» не получилось. Алена считала, что Ирине следовало подточить подбородок, и предлагала свои услуги – была готова его сломать. Ирина оценивала работу пластических хирургов, занимавшихся носом Алены (двадцать тысяч долларов), он хоть и получился прямой, но переносица уж больно четко выражена. И тоже предлагала свои услуги в плане подготовки фронта работ для следующей пластической операции. Следует отметить, что Алена все время срывалась на истеричный крик, Ирина же оставалась абсолютно спокойна, только говорила очень ехидным тоном. По-моему, вдова побеждала с большим перевесом.
Их конструктивное обсуждение прервала помощница нотариуса, которая стала отмечать в списке прибывших. Девицы очень бойко и весело выкрикивали «я» в ответ на свою фамилию. К моему удивлению, прозвучал вопрос, пришел ли кто-нибудь за Ивана Борща.
У моего бывшего мужа была украинская фамилия Борщ, хотя Ванькин отец не мог вспомнить, кто из предков жил на Украине. Я не стала менять свою (Куницына) на Борщ, и Иван согласился дать ребенку мою. Даже настаивал на этом, вспоминая, как его самого дразнили в детстве.
Я отозвалась, чем привлекла к себе внимание Ирины. Она меня внимательно осмотрела, как и ее спутник, потом оба отвернулись и стали о чем-то перешептываться. Алена Родионова села в первом ряду, больше не обращая ни на кого внимания.
Наконец появился нотариус – и огласил завещание.
Каждой из шестнадцати девиц, сидевших стайкой, а также Валерии и Алене, которые в завещании упоминались в общем списке из восемнадцати фамилий, оставлялось по тысяче долларов «в знак моей признательности за доставленное удовольствие, с пожеланием купить себе что-нибудь в память обо мне». Девицы разразились громом аплодисментов. Валерия скорчила кислую мину. Лица Алены я не видела. Конечно, для этих двух дамочек тысяча долларов – не деньги. А, может, им было неприятно оказаться в общем длинном списке любовниц?
Андрею, Славе и моему бывшему мужу Ивану, – «моим ценным помощникам, благодаря которым в моей жизни стало больше счастливых мгновений», как обозначил соавторов завещатель, – оставлялось по пять тысяч долларов. Причем имелось примечание: в случае кончины кого-либо из них к моменту оглашения завещания деньги должны были быть переданы их наследникам. Андрей сжал мою руку.
Сыну и дочери Рыжиков выделил деньги на оплату образования.
Далее шел крайне любопытный пункт. Половина всего оставшегося предназначалась для самой успешной из начинающих петербургских писательниц, первая книга которой выйдет в течение месяца до или после смерти Петра Рыжикова. Успешность следовало оценивать по тиражам и скорости продаж.
Валерия радостно взвизгнула, Алена повернулась и посмотрела на нее полным ненависти взглядом. Ирина глянула на них обеих и расхохоталась. Юные дивы не понимали столь странной для них реакции, переглядывались и перешептывались. Я замерла на месте.
Вторая половина состояния Рыжикова в равных долях отходила супруге и двоим детям.
Но ведь мой шеф говорил про незаконнорожденного ребенка! Или Петр его и так обеспечил, поэтому и не стал засвечивать перед Ириной и остальными в завещании? По крайней мере, я никакой женщины, могущей являться матерью незаконнорожденного ребенка от Петра, в зале не видела. И завещатель не выделил никого из восем-надцати бывших любовниц.
Далее нотариус стал объяснять, что нам нужно прийти к нему снова (теперь по отдельности), предлагал записаться на удобное время у помощницы, а также сообщил, что в права наследства все мы сможем вступить только по истечении полугода после смерти наследодателя.
– Пошли записываться, – направился ко мне Андрей. – Пять тысяч долларов будут очень кстати, я о таких деньгах и мечтать не мог.
– Это разве деньги? – удивленно посмотрела на него Валерия. Потом спросила: – А вы кто?
– Друг Карины.
– Но ведь вам Петр деньги оставил!
