Мгновенье славы настает… Год 1789-й

них прелесть только тогда, когда они могут посвятить ее благу других. Они отбросили бы ее, как бесполезное бремя, если бы они были осуждены посвящать ее самим себе. В своем собственном сердце находят они источник своих чувств и поступков, и они или овладевают событиями или падают под их тяжестью, но не станут к ним приспосабливаться'.

И если существуют такие люди — а Сергей Муравьев подозревает, что существуют, — тогда мир устроен не так, как полагает 'Жиль Блаз революции':

'Но не утешительно ли думать, что все воззрения, которые унижают род человеческий, оказываются ложными и поверхностными?'

Это одно из последних писем человека, которого 'небо одарило истинной отзывчивостью', в чьем сердце 'неизгладимые впечатления', для кого жизнь имеет прелесть, если посвящена 'благу других'.

Исповедь, завещание — особенно важные, так как автор не подозревает, что пришел час исповедоваться.

Таковы были герои завтрашней революции.

* * *

Однако вернемся на то секретное заседание, где Бестужев-Рюмин овладевает умами слушавших и с самого начала убеждает единомышленников в огромных отличиях русской революции от французской и многих других.

'— Наша революция, — сказал Бестужев-Рюмин, — будет подобна революции испанской; она не будет стоить ни одной капли крови, ибо производится одною армиею без участия народа.

Москва и Петербург с нетерпением ожидают восстания войск. Наша конституция утвердит навсегда свободу и благоденствие народа. Будущего 1826 года в августе месяце император будет смотреть 3-й корпус, и в это время решится судьба деспотизма; тогда ненавистный тиран падет под нашими ударами; мы поднимем знамя свободы и пойдем на Москву, провозглашая конституцию.

— Но какие меры приняты Верховною думою для введения предложенной конституции, — спросил его Борисов 2-й, — кто и каким образом будет управлять Россией до совершенного образования нового конституционного правления? Вы еще ничего нам не сказали об этом.

— До тех пор пока конституция не примет надлежащей силы, — отвечал Бестужев, — Временное правление будет заниматься внешними и внутренними делами государства, и это может продолжаться десять лет.

— По вашим словам, — возразил Борисов 2-й, — для избежания кровопролития и удержания порядка народ будет вовсе устранен от участия в перевороте, — что революция будет совершенно военная, что одни военные люди произведут и утвердят ее. Кто же назначит членов Временного правления? Ужели одни военные люди примут в этом участие? По какому праву, с чьего согласия и одобрения будет оно управлять десять лет целою Россиею? Что составит его силу и какие ограждения представит в том, что один из членов вашего правления, избранный воинством и поддерживаемый штыками, не похитит самовластия?

Вопросы Борисова 2-го произвели страшное действие на Бестужева-Рюмина; негодование изобразилось во всех чертах его лица.

— Как можете вы меня об этом спрашивать! — вскричал он со сверкающими глазами, — мы, которые убьем некоторым образом законного государя, потерпим ли власть похитителей? Никогда! Никогда!

— Это правда, — сказал Борисов 2-й с притворным хладнокровием и с улыбкою сомнения, — но Юлий Цезарь был убит среди Рима, пораженного его величием и славою, а над убийцами, над пламенными патриотами восторжествовал малодушный Октавий, юноша 18 лет.

Борисов хотел продолжать, но был прерван другими вопросами, сделанными Бестужеву, о предметах вовсе незначительных…'

Разговор важнейший — о судьбе революции. Как добиться, чтобы российский Конвент не был заменен российским Наполеоном?

Борисов беспокоился, что если революция произойдет без народа, военные обязательно выдвинут диктатора; однако существовала у российских лидеров и другая логика: во Франции народ с 1789-го по 1794-й постоянно участвовал в революции, и это привело к большому кровопролитию.

В России свобода будет завоевана без прямого участия народа: ее поднесут народу победители, благородные дворяне…

Правда, возникал вопрос — а что же будет дальше? Как распорядятся проснувшиеся массы столь огромным подарком?

Но об этом не решались толковать… Клялись, что не допустят нового диктатора, но разве не давали такой же клятвы французские революционеры?

Революция без народа: этот эксперимент был вскоре осуществлен.

Декабрь

14 декабря 1825 года несколько десятков революционных офицеров и несколько тысяч солдат строятся вокруг памятника царю Петру, что был воздвигнут полвека на зад Фальконе с благословения Дидро.

Французская ситуация, 'русский 1789-й': но все — совершенно противоположно.

Во Франции — 14 июля, летом; в России — 14 декабря, зимой.

Во Франции главное действующее лицо — народ, в России — солдаты, но без участия народа.

Во Франции восставшие в первые годы действовали 'именем короля', реального Людовика XVI (хотя он этого вовсе не хотел). В России — именем императора Константина, которого, однако, даже в Петербурге не было.

Во Франции победа — в России поражение: восставшие полки рассеяны артиллерией…

Позже Герцен остроумно заметит, что картечь била не только в революционеров, но и в бронзового Петра, вокруг которого они стояли: царь, умерший в 1725 году, дал толчок русскому просвещению, не заботясь о «последствиях».

Ровно через 100 лет, в 1825-м, просвещение потребовало свободы! 14 декабря 1825-го…

Через две недели известие о событиях дошло до южных степей.

Если бы существовали телеграф, радио, — офицерская революция могла бы вспыхнуть одновременно в разных краях страны — как это случилось, например, в Португалии 25 апреля 1974 года.

31 декабря, накануне Нового, 1826 года, в Василькове, близ Киева, Сергей Муравьев-Апостол и его друзья клянутся победить или умереть.

'Действие этой драматической сцены, — вспоминал очевидец, — усилил неожиданный приезд молодого офицера, который с восторгом бросился в объятия Сергея Ивановича. Это был младший из Муравьевых — 19-летний Ипполит, примчавшийся прямо из Петербурга'.

Звучит команда 'В поход!', около тысячи человек выходят из города по старинному тракту. Тысяча! Наполеон взял Францию с одной ротой; Гарибальди с тысячей уничтожит одно королевство и создаст другое. Сколько надо для России?

Несколько дней восставший полк мечется по заснеженным украинским степям; солдаты и офицеры уверены, что встреченные части к ним присоединятся, не станут стрелять в своих.

Однако 3 января 1826 года им приходится изведать горькое разочарование: так же как в Петербурге, против них пущена в ход артиллерия; бунтовщики рассеяны, Сергей Муравьев-Апостол тяжело ранен;