большой комнате. Маша с Алькеном удалились в маленькую. В эту ночь Алькен был нежен, не повышал голоса, наоборот, говорил ласковые слова. Можно было подумать, что вчера на него нашло какое-то затмение. Проститутка в соседней комнате дико кричала. Маша постоянно вздрагивала. Она догадывалась, что там с ней вытворяет Ибрай.
– Не бойся, – сказал Маше Алькен. – Он тебя не тронет. Он знает, что ты – моя женщина. У друга женщину нельзя забрать. Да и зачем, если всегда можно купить?
Маша вспомнила о своем вчерашнем разговоре с Картушем. Вернее, о ее собственном монологе. Зачем она так разоткровенничалась? Теперь она думала о том, рада ли расставанию с Картушем или нет. Сволочью он оказался, подонком. Бросил ее вчера. Ну и черт с ним. Пусть катится. Мало с него еще шантажисты содрали.
Алькен, в общем-то, вариант неплохой. Только не надо его злить. Вот когда он в ярость впадает – тут спасайся кто может. Но щедрый, гораздо более щедрый, чем Владимир Вениаминович. Она с Картушем никогда не связалась бы, если бы точно знала, что Кунанбаев вернется, но ведь он тогда так скоропалительно уехал… Сам не мог сказать, когда приедет еще и приедет ли вообще. Если бы он ей хоть денег оставил, как обычно, ну или побольше, чем обычно, она бы дождалась его и ни с какими Владимирами Вениаминовичами не связывалась.
Интересно, а что Алькен привез на этот раз? В большой комнате стояли три каких-то чемодана и сумка. В сумке-то скорее всего вещи Ибрая, потому что в маленькой комнате стоит похожая с вещами Алькена. Машу днем распирало любопытство, но она не осмелилась заглянуть внутрь: вдруг каким-то образом поймут, что смотрела – и тогда ей не поздоровилось бы.
– Алькен, а сколько тебе жен по закону положено?
Мужчина усмехнулся.
– По законам шариата можно иметь четыре жены и пять наложниц. Столько жен было у пророка Мухаммеда.
– А ты уже догнал Мухаммеда?
Алькен расхохотался.
– Нет, красивая, не догнал пока. Да и зачем мне столько?
– А сколько тебе надо?
Лежа на спине, Алькен погладил по светлым волосам русскую женщину, пристроившуюся у него на груди и смотревшую ему прямо в глаза.
– Дома у меня две жены. Было три. В России – ты одна. Вы, русские женщины, совсем другие. Во всех планах. Вы привыкли иметь мужчину только для себя, не стремитесь ему угодить так, как это делают наши женщины. В гареме много жен, а муж один, и женщина старается опередить всех соперниц, выделиться, одержать верх – и влюбить в себя господина. Ваши женщины даже не догадываются обо всех уловках, которые знают восточные красавицы.
– Но ты же сам говорил, что твоя жена… та, которая последняя, тебя не удовлетворяет…
– Правильно, говорил. Но только про последнюю жену. Ее больше нет. Я женился на ней только потому, что у меня важные дела с ее отцом. Он – большой человек у нас. Но дочь воспитал неправильно. С точки зрения восточного мужчины, неправильно. У нас принято внушать девочкам с детства, что надо быть покорной мужчине, они не смеют перечить! А она, понимаешь ли, газет начиталась и заявила мне как-то, что женщины в восточных странах приходят к власти, а мы в Джамбуле такие отсталые. Эмансипация.
– А что делают жены, когда муж в отъезде? Вот твои сейчас, например?
– Работают, – удивился вопросу Алькен. – Старшая, байбиче, руководит. Она – второй человек в доме после мужа. Как мастер в цеху. Распределяет задания между младшими. У меня, правда, целой артели пока нет, но я знаю много семей, где, можно сказать, производство поставлено на поток.
– Но неужели у них не возникает протеста, неужели они хотя бы просто не хотят мужика только для себя?! – недоумевала Маша.
Алькену снова стало смешно.
– Девочка, тебе этого не понять. У тебя другое воспитание, тебе не внушалась с детства покорность. Вот например, моя последняя, самая младшая жена попыталась открыть рот – совсем чуть-чуть – и я ее наказал. Моя старшая жена, поняв, что я недоволен последней, приложила массу усилий, чтобы отравить ей жизнь. Младшая покончила с собой. Кстати, ее отец на меня не сердится. Признает, что сам был неправ. Слишком много позволял любимой дочери. Она выросла в семье большого человека – и оказалась непохожей на других наших женщин. В результате поплатилась за это.
Маша надолго задумалась.
– Алькен, но кто все-таки лучше – восточные женщины или русские?
– Русские, – без колебаний ответил Алькен. – Но в жены русскую я никогда не возьму.
Он крепко прижал Машу к себе. Она почувствовала, что мужчина снова ее хочет. У них обоих участилось дыхание. И без того горячее тело Алькена запылало жаром. Маша обвила его шею руками. Они перекатились на бок и долго любили друг друга…
На следующее утро на проститутку Свету, ночевавшую с Ибраем, было страшно смотреть. Как вчера утром на Машу. Они встретились глазами и сразу же поняли друг друга: фингал под глазом и опухоль у Корицкой еще не спали.
– Дай иголку с ниткой и булавки, – попросила девушка. – А то порвал мне всю одежду: так торопился.
Она грустно усмехнулась.
Алькен с Ибраем с самого утра куда-то уехали, забрав два чемодана.
Маша напоила Свету кофе и помогла зашить порванное – так, на скорую руку, только чтобы добраться до дома. Ибрай дал ей денег на такси (в дополнение к плате за услуги), но Света не собиралась кататься на машине, если можно доехать общественным транспортом и сэкономить. У нее ребенок. Кормить надо. Вот и приходится терпеть таких. Света кивнула в сторону комнаты.
Они тепло попрощались, и Света уехала.
Вечером Алькен с Ибраем вернулись с какой-то небольшой черной сумкой. Чемоданов с ними не было. Алькен кинул сумку к окну в маленькой комнате. Там между тумбой и стеной оставалось небольшое пространство, где у Маши валялись разные мешки, старые сетки, сумка с порванной ручкой. Кунанбаев поднял несколько мешков, сунул черную сумку туда и накрыл ее ими.
– Не трогать! – сурово приказал он Маше.
– Хорошо, – сказала она – покорно, ну прямо как восточная женщина.
Маша накормила их ужином и отправилась мыть посуду. Из кухни она услышала, как мужчины о чем-то ругаются в большой комнате. Они говорили на своем языке, так что ей была совершенно непонятна причина спора. Она спокойно продолжала мыть посуду. Кто-то резко отодвинул стол. Алькен что-то орал. Ибрай тоже не оставался в долгу. Маша оставалась на кухне. Двое дерутся: третий не приставай.
Маша решила вынести помойное ведро. Стоя у мусоропровода, она услышала, как звонит телефон. Девушка бросилась на кухню, где стоял один из аппаратов, но Алькен уже успел снять трубку в комнате. Говорили по-русски. Машино любопытство одержало верх над страхом, и она навострила ушки…
– Ну так вы готовы дать ответ? – спросили на чистом русском языке, без какого-либо акцента.
– Мы согласны, – сказал Алькен.
– Нет! – закричал стоявший рядом Ибрай. – Нет!
Звонивший определенно услышал голос Мустафина и уточнил:
– Так все-таки да или нет? Если вы не хотите снизить ставку, мы будем работать с другими партнерами. Они организуют поставки товара даже за меньшие деньги, чем мы предлагаем вам. Я вообще даю вам столько лишь потому, что мы давно знаем друг друга.
– Мы согласны, – повторил Кунанбаев.
– Нет! – опять закричал Мустафин.
– Если ты не хочешь участвовать в деле, я буду работать с ними один! – огрызнулся Алькен.
Внезапно дом содрогнулся от грохота. Маша подумала, что у нее сейчас разорвутся барабанные перепонки. Она в первый момент не поняла, что случилось. В тишине, последовавшей за звуком выстрела, раздались стоны. Стонал Алькен.
Первая мысль, которая появилась у Маши в голове, была: «Бежать!» Она не знала, жив ли Мустафин.
