представилась – и тут же была послана по известному русскому адресу. Но ее это не смутило и не остановило. Она снова набрала номер квартиры и, как только хозяйка ответила, заявила, что приехала договариваться насчет съемки за деньги.
Но ее опять послали и пообещали вызвать милицию, если не уберется.
– Значит, бабок Верещагин много оставил, – заметил оператор.
– Надо искать вдову, – сказала я. – Может, у нее родители живы? Ты выяснишь ее девичью фамилию?
Ксения пообещала выяснить, но тут дверь подъезда открылась и вышла молодая мамаша с ребенком.
– Пошли! – крикнула Ксения и первой рванула в подъезд. Мы с оператором бросились за ней.
– Ксения, а может, не стоит… – робко сказала я ей в спину.
– Если закрывают дверь – лезь в окно. Это жизненное кредо истинного журналиста, – заявила Болконская. – Иначе в нашем мире не пробьешься.
Дверь нам открыли. В предыдущий раз я видела депутатскую мать в человеческом облике, теперь же на пороге стояла настоящая ведьма. Растрепанные седые волосы были неровно затянуты полотенцем, на нас смотрели безумные глаза, у ног вертелся черный котище с рваными ушами. Где-то в глубине квартиры заливалась лаем собака. В руке хозяйка держала здоровенный нож.
Первым вниз по лестнице, забыв про лифт, рванул оператор. Я последовала за ним. Ксения все-таки решила не общаться с депутатской матерью, но в отличие от нас поехала на лифте.
– Может, ей иск впаять? – задумчиво произнесла Ксения, ни к кому конкретно не обращаясь.
– Депутаты защитят мать одного из своих, – заметил оператор. – Придумают какую-нибудь презумпцию невменяемости, и ты еще окажешься виновата.
– Пошли отсюда, – сказала я, и мы расстались до завтра.
Как только я вошла в свою квартиру, зазвонил телефон. Я сняла трубку.
– Марина? – спросил знакомый голос с легким акцентом.
– Лассе? – Я, признаться, не ожидала его услышать. И телефон я ему свой не давала. Значит, он приложил усилия, чтобы его узнать? Хотя в наше время это не проблема. Ой, мы же с Ксенией оставляли наши координаты в финской молочной фирме!
Он попросил разрешения зайти в гости. Я тут же бросила взгляд в зеркало. Надо чуть-чуть обновить макияж и…
– А ты когда будешь?
– Я у твоего дома.
– Заходи, – сказала я.
В первое мгновение я его не узнала. На пороге стоял исключительно симпатичный блондин в светло- бежевом летнем костюме. На лице не было ни следа возлияний, никакой одутловатости. От него пахло одеколоном, который я помнила – в нем смешивались запахи перца и лимона. Депутатский? Или Лассе сам таким пользуется? В одной руке он держал три огромные белые розы, в другой – торт. Все это он вручил мне, так окончательно и не пришедшей в себя.
Я подвинулась с прохода. Лассе скинул модные светлые туфли, сам нашел тапочки. Я так и стояла истуканом.
Лассе разогнулся, посмотрел на меня и улыбнулся.
– Цветы нужно поставить в вазу. Где у тебя вазы?
Я кивнула в сторону большой комнаты, где проживала мама и где мы всегда накрываем стол для гостей.
Лассе отправился в комнату. Стол уже был давно сложен после последнего приема большой компании товарищей по несчастью, в котором он не участвовал. Вскоре гость вернулся с вазой, проследовал на кухню, где открыл кран.
Я наконец отлепилась от стены и проследовала за ним.
– Концы надо обрезать, – механически сказала я.
Лассе мгновенно извлек из кармана швейцарский армейский нож (или, по крайней мере, я решила, что это он), обрезал концы и поставил розы в вазу.
– Торт на стол поставь или в холодильник, – улыбнулся он.
– Ты есть хочешь? – спросила я, приходя в себя.
– По русской традиции, гостя вначале накормить надо, а потом вопросы задавать? Марина, я обязательно приглашу тебя в ресторан, и сегодня бы пригласил, но нам нужно поговорить без свидетелей и желательно у тебя дома.
Он стал серьезным.
– Что случилось? – воскликнула я. – Что еще случилось?
– В каком смысле? – посмотрел на меня Лассе.
– В самом прямом! Еще кого-то убили из наших?
– Насколько я знаю – нет. Марина, может, мы сядем? Давай я сварю кофе, и мы поговорим.
Я опустилась на табуретку, подперла рукой щеку. Лассе прекрасно ориентировался на кухне. Кофе у него получился восхитительным. Он сам нашел чашки, все расставил, открыл торт, разрезал, положил кусок мне и кусок себе.
– Я – большой сладкоежка, – признался он, откусывая весьма внушительный кусок.
– А еще ты кто? – спросила я. – И что с твоим лицом?
– Тебе не нравится мое лицо? – удивился Лассе. – А я-то надеялся тебе понравиться.
– Мне нравится
– Сказывается общение с Ксенией? Кстати, ты очень хорошо смотришься на экране. Ты поразительно фотогенична. Хотя Ксения не стала бы заниматься благотворительностью. Ты не уточняла, сколько она получает из причитающихся тебе гонораров?
– А тебе-то что? – я разозлилась.
– Знаешь ли, меня волнует твоя судьба. Хочу тебе помочь. Бескорыстно.
– Что-то в последнее время вокруг меня много говорят о бескорыстии, – заметила я. – Лассе, кто ты?
Он положил недоеденный кусок торта на тарелку, вытер руки о салфетку и извлек из кармана удостоверение. Такое мне не доводилось видеть никогда в жизни.
Лассе оказался сотрудником Интерпола. Текст на удостоверении был на двух языках – на английском и, как я подумала, финском. На каком же еще? Цветная фотография принадлежала нынешнему Лассе.
Я прочитала все, что было написано на запаянной в полиэтилен корочке, молча посидела какое-то время, потом прочитала еще раз.
– Это правда? – я подняла глаза на Лассе.
Он кивнул.
– И что ты делал в квартире Верещагина?
– Я попал туда не по своей воле. Я…
– Убивал ты?!
– Нет.
– Ты вообще убивал людей?
– Да, – глядя мне прямо в глаза, ответил Лассе. – Но только в целях самообороны. Когда стоял вопрос: или я, или меня. Я не знаю, что произошло в той квартире. И до сих пор не разобрался, зачем нас всех там собрали, хотя у меня есть кое-какие версии. Но они сейчас проходят проверку.
– И ты хочешь для этого задействовать меня?
– Нет, – покачал головой Лассе. – Ты не можешь помочь в той проверке. У тебя нет квалификации, технического оснащения, опыта в конце концов. Этим делом занимаются профессионалы. Вначале я убедился, что нас там собрали не из-за меня – я опасался именно этого. Но дело явно в другом. Труп легче всего спрятать среди других трупов, причем совершенно разных.
– То есть ты считаешь, что все-таки убивали из-за кого-то одного? Чтобы спрятать труп среди других
