Вскоре после возвращения с апрельского совещания в Лондоне генерал Маршалл пригласил меня к себе в кабинет. Генерал сказал, что во время своего визита он не смог ознакомиться с работой американцев в Англии, но его обеспокоил тот факт, что американские офицеры, находящиеся по службе в Лондоне, не знали более широких проблем и целей военного министерства. В частности, им, по-видимому, ничего не было известно о разрабатываемых планах превращения Британских островов в величайшую в истории оперативную военную базу. Маршалл предложил мне выехать в Лондон, чтобы на месте выяснить, что я могу сделать для исправления такого положения, и вернуться с рекомендациями относительно будущей организации и развертывания наших сил в Европе. Я попросил разрешения взять с собой генерала Марка Кларка, являвшегося в то время начальником штаба у генерала Макнейра, командующего сухопутными войсками. Я полагал, что опыт и знания Кларка при решении вопросов по созданию в Англии учебных полигонов и баз сосредоточения окажут нам ценную помощь.
Мы отправились в путь в начале второй половины мая. Летели северным воздушным маршрутом, подготовленным армейской авиацией. Впоследствии он сыграл важную роль и в достижении победы над державами «оси» в Европе. Аэродромы в штате Мэн, на Ньюфаундленде, Лабрадоре, в Гренландии, Исландии и Шотландии в конечном счете сделали возможной переброску своим ходом всех наших самолетов, даже истребителей, в Европу. Без этого маршрута, проложенного несмотря на большие трудности, обескураживающие обстоятельства и даже огромный скептицизм насчет его пригодности, мы едва ли смогли бы поддерживать наши силы в Европе.
По прибытии в Лондон мы встретились с командующим американскими войсками в Англии генерал- майором Джеймсом Чейни, который перед вступлением США в войну был направлен сюда в качестве военного наблюдателя. Ему и его небольшому штабу не представилось случая ознакомиться с коренными изменениями, происшедшими с тех пор в нашей стране, и они испытывали полную растерянность в своих искренних попытках содействовать военным усилиям в Европе. Они явно отстали от событий настолько, что едва ли могли наверстать их, разве только путем возвращения в Соединенные Штаты. До этого времени озабоченность Америки войной на Тихом океане была настолько велика, что в стране забыли даже о существовании этой лондонской группы — прожектор еще не направил свой луч света в сторону Европы.
Наша инспекционная группа провела десять дней в Соединенном Королевстве. Я вернулся домой, чтобы доложить начальнику штаба армии США о том, что, по моему мнению, лицо, которое станет во главе американских войск в Европе, должно быть тщательно ознакомлено с планами нашего правительства по подготовке наземных, воздушных и военно-морских сил, хорошо знать возможности промышленности в материальном обеспечении боевых действий. Маршалл спросил меня, кого бы я порекомендовал на этот пост, и на этот раз у меня уже имелся готовый ответ. Я рекомендовал генерала Макнерни, поскольку он несколько месяцев работал в Лондоне, был основательно знаком с работой английских министерств видов вооруженных сил, а также лично знал многих ведущих офицеров в них. Более того, было очевидно, что первоначальные операции армии Соединенных Штатов с территории Англии будут ограничены воздушными налетами, а в дальнейшем, по мере наращивания огромных сил авиации, предусмотренного в планах вторжения, мы начали бы длительную и мощную бомбардировочную кампанию. И наконец, я знал, что генерал Макнерни твердо верил в способность военно-воздушных сил обеспечить вторжение сухопутных войск во Францию.
Начальник штаба армии США отклонил рекомендованную мною кандидатуру. Он только что назначил генерала Макнерни своим заместителем. Стремясь обеспечить взаимодействие между ВВС и сухопутными войсками, а также создать атмосферу взаимного доверия между ними, генерал Маршалл считал существенным в то время иметь на этой должности представителя армейской авиации.
8 июня я представил начальнику штаба проект директивы для командующего войсками на Европейском театре военных действий, в котором предусматривалось единое командование всеми американскими силами, направленными в Европу. Я заметил генералу Маршаллу, что ему необходимо очень тщательно прочитать этот проект, прежде чем пускать его в ход, так как он, вероятно, станет важным руководящим документом для дальнейшего ведения войны. Ответ Маршалла все еще живо помнится мне: 'Конечно, я прочитаю его. Возможно, вы будете тем человеком, который претворит его в жизнь. Если это будет так, то когда вы сможете выехать?' Спустя три дня генерал Маршалл сообщил мне со всей определенностью, что я буду командующим на Европейском театре военных действий.
Естественно, я часто задумывался над тем, что привело к этому конкретному и, очевидно, внезапному решению. Генерал Маршалл никогда ни словом не обмолвился об этом, но я, конечно, понимал, что неожиданным оно было только для меня — он тщательно продумал этот вопрос. Перевод со штабной работы на командную приветствовал бы любой офицер, однако ответственность в данном случае была настолько велика, что исчезла всякая мысль о личной радости и оставалось полностью погрузиться в порученное дело. Во всяком случае, неожиданный приказ поставил меня перед необходимостью начать поспешные приготовления, которые в основном были связаны с передачей дел по военному министерству моему преемнику генералу Хэнди.
Я имел несколько встреч с важными должностными лицами. В ходе короткой беседы с военным министром Стимсоном у меня создалось впечатление, что он рассчитывал на очень скорое начало активных операций. Я заметил, что любому наступлению на Европейский континент должен предшествовать длительный период наращивания сил. Мне стало ясно, что он был твердым сторонником плана вторжения в Европу.
Состоявшийся несколько позднее визит к президенту Рузвельту и премьер-министру Черчиллю, гостю Белого дома, — это была моя первая встреча с ними — не носил официального характера, в ходе беседы военные вопросы не затрагивались. За несколько дней до этого в африканской пустыне под ударами держав «оси» пал Тобрук, и союзники тяжело переживали это событие. Однако эти два лидера не обнаруживали никаких признаков пессимизма. С удовлетворением можно было констатировать, что они думали о наступлении и победе, а не об обороне и о поражении.
Я посетил также адмирала Кинга. Это был решительный боевой морской офицер, но его крутой и резкий нрав пугал подчиненных. В ходе нашей беседы он подчеркнул, что миссия, с которой я отправляюсь в Англию, будет означать первую преднамеренную попытку американцев создать для всех видов вооруженных сил единое командование на период кампании, которая неизвестно сколько продлится. Он заверил меня, что сделает все, что в его силах, чтобы поддерживать статус фактического командующего американскими войсками, которые будут выделены мне. Он сказал, что не хочет слышать глупых разговоров о моих правах, зависящих от 'сотрудничества и высших интересов'. Адмирал Кинг считал, что должна быть единоличная ответственность и единоличная власть, и вежливо просил меня поставить его в известность в любое время, когда, по моему мнению, может произойти преднамеренное или непреднамеренное нарушение этого принципа военно-морским флотом.
Все это имело для меня огромное значение, так как до этого времени в уставах и наставлениях о совместных действиях сухопутных войск и военно-морских сил подчеркивался принцип высших интересов при определении, какой из видов вооруженных сил должен был взять на себя ответственность по руководству боевыми действиями.
В конце июня 1942 года мы с генералом Кларком и несколькими помощниками выехали из Вашингтона. На этот раз разлука с семьей казалась особенно тяжелой, хотя в некотором смысле она была обычным повторением подобных случаев на протяжении многих лет. Из Вест-Пойнта к нам приехал сын. Мы провели два дня вместе, а затем я уехал.
Наша группа высадилась в Англии без осложнений, и я немедленно принял на себя командование американскими войсками на Европейском театре военных действий, который тогда включал только Соединенное Королевство и Исландию. Американские войска сосредоточивались на этом театре на основе соглашения между правительствами Великобритании и США, чтобы подготовить участие американских войск во вторжении на континент и в нанесении главного стратегического удара по Германии,
В конце июня 1942 года пресса Соединенных Штатов и Великобритании вторила русским призывам открыть второй фронт. Для профессионального военного это было тревожащим обстоятельством не в силу какого-либо расхождения со здравым смыслом, а ввиду нетерпеливости общественности, которая ясно демонстрировала полное непонимание всех проблем, связанных с открытием второго фронта, в частности того, что потребуется определенное время, прежде чем такие операции могут быть предприняты. Пока не
