Как бы там ни было, единожды поклонившись солнцу, потратив секунд десять на медитацию, я вернулся на кухню, где обнаружил Дживса, который солнечным лучом просочился туда при моем появлении, что ему всегда прекрасно удавалось. Он появляется, исчезает и возникает, когда того требует обстановка на сцене.
– Какова дислокация противника, Дживс? – спросил я.
– Ваш дядя одевается, сэр. Судя по его поведению, у него вскоре назначена встреча.
– То есть он куда-то торопится?
– Да, сэр.
– Наверняка на какое-то экстренное собрание Национальной стрелковой ассоциации или Лиги защиты евреев.
– Возможно, сэр.
– Я, пожалуй, поем в своей комнате, Дживс. Знаю, это нехорошо, но таков наш единственный шанс.
– Согласен, сэр.
По утрам в Нью-Джерси я ограничивался чашкой кофе, куском поджаренного хлеба с маслом, стаканом воды и спортивным разделом «Нью-Йорк таймс», который, конечно, не ел, а читал. Что может быть приятней, чем мирно сидеть за кухонным столом, заучивая счет бейсбольных матчей, пощипывая жалкий кусочек хлеба? Но в то утро таким наслаждением пришлось пожертвовать.
Тетя Флоренс, как она часто делала, оставила мне кофейник, я быстро налил любимую синюю кружку, сунул спортивный раздел газеты под мышку – дядя, никогда его не читая, не заметит изъятия, – Дживс прихватил блюдо с хлебом и маслом. Выйдя из кухни, мы преодолели три небольшие ступеньки – я шел впереди, Дживс замыкал формирование. Я уже почти поднялся, шагнув на вторую ступеньку, находясь совсем рядом с убежищем, – до моей комнаты оставался всего один шаг, – и в тот самый момент дядя, которого я не заметил, пошел вниз по лестнице. Через полсекунды я все же попался в петлю палача – произошло прискорбное столкновение. Вот что случилось в физическом смысле. Моя голова, поднимаясь по лестнице впереди тела, пересекла плоскость лестничной площадки в тот самый момент, когда ту же самую плоскость поспешно пересек живот дяди, тоже двигаясь впереди его тела. Произошло столкновение в воздухе.
Нос моего самолета с силой врезался в фюзеляж, вышиб из дяди дух, и он судорожно запыхтел, но, хотя дядин живот практически не получил никаких повреждений, моя слабая шея болезненно стукнулась в его плечо. Ноздри забила удушливая детская присыпка, посыпавшаяся с него, словно с амазонской жабы, брызжущей ядом, если на нее наступишь. Понимаете, этот мой родственник после ванны щедро посыпался присыпкой «Джонсон», и со временем меня стало тошнить от ее аромата. Поэтому она нанесла мне сильный удар, проникнув прямо в ноздри и непосредственно в обонятельные железы. Однако я каким-то чудом выправился на второй ступеньке, трясущейся рукой схватился за лестничный столбик, умудрившись не выплеснуть кофе. Дживс попятился обратно на кухню.
– Кретин! – выдохнул дядя сквозь бороду падре Пио. – Идиот неуклюжий!
И тут, как со мной часто случается в моменты сильнейшего потрясения, я почувствовал запоздалый спазм и семяизвержение страха. В первые минуты я отношусь к пугающему объекту довольно спокойно и сонно, заметив про себя: «Ох, смотри-ка, мне на ногу прыгнула крыса», – что однажды реально случилось в Нью-Йорке, причем от полученной травмы я так до конца не оправился, – а когда крыса, поняв, что я человек, а не мусорный бак, кинулась в сторону и исчезла, внезапно осознал случившееся, завопив во все горло.
Поэтому приблизительно через две секунды
– Не-е-е-ет!..
Из моих рук, запоздало выброшенных вперед для защиты, вылетела, подобно дядиной детской присыпке, кружка горячего кофе, чудом удержавшаяся несколько мгновений назад. Кофе коричневой развернувшейся простыней выплеснулся на дядину желтую спортивную рубашку, тонкую, не предохранявшую от ожога.
– Черт побери! – страдальчески вскрикнул он, схватившись за живот.
– Ох, простите, ради бога, – пробормотал я, поднимаясь на последнюю ступень мимо корчившегося дяди.
– Я обварился? – наполовину спросил, наполовину всхлипнул он, задирая рубашку. Никто не заслуживает обливания кофе. Даже страшные дяди.
Я наклонился посмотреть поближе – живот густо зарос защитным слоем волос, натурально седых и белых от присыпки; кожа под присыпкой и волосами выглядела вполне нормально. Может быть, чуточку порозовела, однако никаких красных пятен от серьезных ожогов.
– По-моему, все в порядке, – заключил я, ожидая прощения, но дядя прошествовал в ванную, зажав в кулаке рубашку, как тряпку, а я, как дурак, потащился за ним следом.
Он оглядел себя в зеркале, намочил полотенце, приложил к животу. Быстро оправился. Крепкий старик. Мы смотрели друг на друга в зеркале. Моя жидкая светло-рыжая растительность выглядела жалко, соответственно душевному состоянию, а его усы чернели, как настроение на вечеринках 1970-х годов, во времена моей юности. Глаза дяди уменьшились до размеров глазок омара, у которого они очень маленькие. Из них летели смертоносные стрелы. Я уже говорил, что, как правило, он бросал на меня взгляд замороженной устрицы – уже плохо. Поэтому глазки омара не сулили ничего хорошего – репертуар зловещих взглядов, заимствованный из мира моллюсков и ракообразных, расширялся пропорционально неприязни ко мне.
– Прошу прощения за идиотизм, – прошептал я и смылся из ванной к себе в комнату.
Глава 2
Можно назвать меня озабоченным. Расстроенным, парализованным – тоже годится. Я лежал на кровати. От огорчения даже поесть не мог и остался без завтрака. Слева мелькал Дживс лучиком света.
– Как по-вашему, Дживс, письменное извинение решит проблему?
– Не знаю, есть ли в том необходимость, сэр. Это была просто случайность. Ваш дядя – человек разумный. А судя по тому, что вы мне рассказывали о его животе, он не получил серьезных повреждений.
– Возможно, вы правы, Дживс. Только все равно дело плохо. Знаете, как говорят о засидевшихся и надоевших гостях. Возможно, я задержался здесь дольше, чем позволяют родственные связи. Но я эгоист, Дживс. В Нью-Джерси благоприятная атмосфера для литературного творчества. Здесь я возвращаюсь к корням.
– Да, сэр.
– Может быть, если сейчас постучать пальцами по клавиатуре, на душе полегчает.
– За работой вам всегда становится лучше, сэр.
– Тогда приготовьте кофе со льдом, Дживс. Знаете, я без этого писать не могу. Действуя на нервы, кофеин неизменно содействует Музе.
– Да, сэр.
Дживс унесся готовить кофе. Мы знали, что на берегу чисто. После столкновения на лестнице дядя вернулся к обычному распорядку: съел миску овсянки, читая газету и слушая радио. Когда радио заглохло и хлопнула входная дверь, стало ясно, что мы – рабы – можем свободно бегать, резвиться, пить водку, тискать рабынь, валяться на сеновале.
Я уселся за письменный стол, вскоре явился Дживс с кофе. Потягивая ледяной напиток, я смотрел на компьютер. Только недавно с большими страданиями переключился на него с пишущей машинки, но тут есть и определенное преимущество – в кратковременных перерывах в творческом процессе на компьютере можно раскинуть пасьянс.
