— Потому что своим успехом они обязаны не себе, но своему положению, а потому его и нельзя назвать удачей.
Можно ли назвать удачей приобретение того, в чем нельзя отказать?
— Мой предшественник, великий Франциск, испытал противное, — отвечал король. — Он, по крайней мере, был порядочно счастлив в любви, даже и в том значении, которое ты придаешь этому слову.
— Сомневаюсь в этом, — возразил Шико, — и мой предшественник Трибуле был одинакового со мной мнения. Королей всегда узнаешь под их костюмом.
— Я не намерен брать тебя в духовники, — сказал Генрих, — но что сказал бы ты, если бы я сделал пробу над прекрасной незнакомкой? Сколько ты прозакладываешь, что я, замаскированный, буду иметь успех?
— Никогда не бросайте своего козыря, — отвечал шут, — это была бы, по правде, жалкая игра. Подойдите к ней королем, если хотите быть уверены в успехе. Даже и в таком случае я остаюсь при моих сомнениях. Впрочем, я закладываю мой скипетр против вашего, что ваше величество проиграет в первом случае.
— Я в свое время докажу тебе противное, — возразил король. — Я не привык к поражению, а покуда я приказываю тебе сказать мне все, что ты знаешь об этой девице.
— Что я знаю, можно высказать за один раз.
— Ее имя?
— Эклермонда.
— Хорошее начало. Имя нам нравится. Теперь скажи мне фамилию.
— Чтобы черт меня побрал! Государь, я не знаю. Она не имеет фамилии.
— Не шути!
—Именем вашего батюшки, великого Пантагрюеля (я никогда не божусь в шутку), клянусь вам, государь, я говорю серьезно. Прелестная Эклермонда не имеет фамилии. Ей не представится случая совещаться с герольдом относительно своего герба.
— Как это, негодяй? Она же фрейлина нашей матери!
— Извините, государь, но вы желали получить сведения. Я конкретно вам отвечаю. В ее рождении есть какая-то тайна. Эклермонда сирота, гугенотка.
— Гугенотка! — вскричал король с выражением отвращения и наскоро крестясь. — Клянусь Святым Причастием! Ты, верно, ошибаешься.
— Я должен был сказать —
— Да простит мне Господь! — вскричал государь, хватаясь поспешно за четки. — Странно, — прибавил он после минутного молчания, — что я никогда ничего не слыхал об этой девице и о ее истории. Уж не хочешь ли ты позабавить нас глупой басней?
— Разве королева Екатерина посвящает вас во все свои тайны, государь? — спросил Шико. — Я не думаю этого. Но выслушайте меня, и вы узнаете историю Эклермонды, рассказанную самым романическим слогом.
И, принимая презабавную позу и уморительно важную мину, шут продолжал:
— Запертая в своей жалкой комнатке под бдительным надзором слуг ее величества, лишенная любых отношений с придворными, и в особенности с теми, которых подозревают в ереси, Эклермонда до последнего времени проводила жизнь в полнейшем заключении. Кто бы ни был ее отец, по-моему, несомненно, что он был знатного рода и гугенот, так как его закололи в приснопамятную ночь Святого Варфоломея. Будучи еще ребенком, Эклермонда была поручена вашей царственной матери, которая воспитала ее в истинной католической и апостольской вере таким образом, о каком я вам рассказывал.
— Черт возьми! Любопытная история, — отвечал король, — и теперь я вспоминаю некоторые подробности, которые ты передал, хотя они давно уже испарились из моей памяти. Мне надо видеть прекрасную Эклермонду и поговорить с ней. Наша мать дурно с нами поступила, не представив нам эту девицу.
— Ваша царственная мать всегда имеет уважительные причины для своих поступков, государь, и я отвечаю, что в настоящем случае ее кажущаяся небрежность вызвана наилучшими побуждениями.
— Убирайся к черту с твоим злым языком, негодяй, — отвечал, смеясь, Генрих, — но мне, однако же, надо задать тебе еще вопрос. Постарайся отвечать на него серьезно. Который из наших кавалеров влюблен в Эклермонду? Не обращай внимания на их взгляды, говори смело!
— Я бы не боялся говорить, если бы мне пришлось назвать одного из них, — отвечал Шико, — но дело не в них. Скажи, чтобы эти дворяне отошли на несколько шагов, и ты узнаешь имя своего соперника.
По знаку короля придворные немного отступили.
— Кавалер этот — Кричтон, — сказал Шико.
— Кричтон! — повторил король голосом, выражавшим удивление. — Несравненный Кричтон, как его сегодня прозвали, когда он в открытом бою одержал верх над университетом. Поистине это опасный соперник. Но ты заблуждаешься, называя его имя. Кричтон пойман в сети нашей сестры Маргариты Наваррской, а она менее всякой другой дамы во Франции расположена переносить непостоянство. Значит, мы можем быть спокойны с этой стороны. Вдобавок, он нисколько не думает о других красавицах. А кстати о Кричтоне, я теперь вспомнил, что еще не видел его сегодняшним вечером, удостоит ли он своим присутствием наше празднество? Наша сестра Маргарита изнывает в его отстутствие, как больной цветок. Самые резкие остроты Брантома и самые причудливые стихи Ронсара не в состоянии вырвать у нее улыбку. Что же с ним сталось?
— Я ничего об этом не знаю, — отвечал шут. — Он с величайшей быстротой удалился из Наваррской коллегии по окончании битвы с этими коварными школьниками, этими полновесными олухами, как назвал бы их дядя Панург, из которых многие, как я уже докладывал вашему величеству, водворены в тюрьму в ожидании вашего распоряжения. Но что было с ним после этого, я не знаю, кроме того, что, может быть, он открыл убежище похитителя.
— Ты говоришь загадками, — с важностью сказал король.
— Вот этот может вам объяснить загадку, государь, — отвечал Шико. — Он премудрее самого Эдипа, этот черный астролог, от него вы все узнаете.
— Руджиери! — вскричал король. — В самом ли деле это наш астролог, или кто-либо из замаскированных воспользовался его костюмом?
— Это совершенно невероятно, — отвечал Шико. — Разве только тот, который позаимствовал, пожелает быть в один прекрасный день заколотым, что, вероятно, ожидает Руджиери, если только он избегнет виселицы.
В ту минуту как Шико оканчивал свои слова, астролог подошел к королю, и в его обращении заметно было смущение и беспокойство.
— Что такое случилось? — спросил у Руджиери шут, смотря на него со злобной гримасой. — Разве звезды потемнели, луна затмилась? Или на небе появилась длиннобородая комета? Какое чудо совершилось? Или твой любовный напиток не удался? Твои изображения растопились, или по ошибке ты отравил друга? Не убежал ли твой карлик с ведьмой или с саламандрой? Твое золото не превратилось ли в сухие листья? Твои драгоценности не оказались ли поддельными? Твои снадобья не потеряли ли свою силу? Именем Трисмежиста, что такое случилось?
— Удостойте меня, ваше величество, минутой разговора, — сказал Руджиери, низко кланяясь и пренебрегая насмешками шута. — То, что мне надо передать вам, очень важно.
— Если так, то говори, — приказал король.
Руджиери взглянул на Шико. Король сделал знак рукой, и шут против воли удалился.
— Бьюсь об заклад, — прошептал он, — что эта проклятая сова вылезла из своего дупла для того, чтобы говорить королю о Кричтоне и о джелозо. Если бы я мог слышать что-нибудь из этого разговора! Мне кажется, что мой слух не так тонок, как обыкновенно, или же хитрый плут с намерением говорит тише. Его величество, кажется, поражен изумлением, но не рассержен. Он улыбается. Что же это за мнимая тайна,
