– Кто там? – вскоре раздался из-за двери робкий старушечий голос.
– Откройте, пожалуйста, люди добрые, – сказал Николай Иванович. – Мы вас долго не задержим.
Дверь приоткрылась. И как только не боится бабка? Или ей терять уже, в общем, нечего? При виде нас троих на ее лице изобразилось удивление, в особенности при виде холеной Веркиной физиономии и ее шубы. Бабка осматривала нас минуты две, не произнося ни слова, у ее ног крутилась барбоска непонятной породы, но выскочить не решалась, предпочитая оставаться под защитой хозяйки. Затем бабка все-таки дверь распахнула, посторонилась, нас пропуская, мы вошли в сени, без приглашения разулись, а бабка вылупилась на Веркины сапоги на каблуках. Верка любила шокировать народ своим ростом и никогда из-за него не комплексовала, как раз наоборот. Я быстренько подсчитала, сколько будет – к ста восьмидесяти трем (подружкин рост) прибавить девять – размер каблука? Слава богу, мы с Николаем Ивановичем страха бабке не внушили: я вообще ниже Верки на полголовы, телосложение имею хрупкое (относительно), на ногах у меня были кроссовки: я не исключала варианта, что от Натальи Игоревны придется ноги уносить. В кроссовках это делать гораздо удобнее, да и вообще, сапог на высоких каблуках у меня нет, так как в них неудобно водить машину (хотя Верка прекрасно управляется). При воспоминании о машине мне тут же стало грустно…
Мы зашли в комнату, Николай Иванович перекрестился: в красном углу висели иконы, Верка последовала его примеру, я, как старая атеистка, этого делать не стала.
Комната была чистой, пол и стены – деревянными, ничем не обклеенными и не обшитыми, в углу стоял телевизор, изначально цветной, но теперь показывающий все в зеленых тонах. Мы оторвали бабку от какой-то бесконечной саги о латиноамериканской любви. Посреди стола красовался самовар, поэтому вполне можно было сделать вывод, что хозяйка чаевничала, наслаждаясь видом какого-то горячего заморского кабальеро. Не исключаю, что она сравнивала его со своим бывшим, спившимся деревенским механизатором. Портрет бывшего красовался на стене, как и ряд других фотографий: хозяйка в молодости, они с супругом, более поздние фотографии, где физиономия супруга говорила о большой его дружбе с зеленым змием, дети, внуки и прочая родня, каковой насчитывалось немало – если судить по количеству снимков.
Хозяйка оказалась невысокой сухонькой старушкой, ее возраст я определить не смогла. Одета она была в черную длинную юбку и теплую кофту ручной вязки, застегнутую до ворота. В доме, признаться, было не так чтоб и жарко. Барбоска тут же пристроилась калачиком у печки и больше на нас внимания не обращала.
– Присаживайтесь, – предложила хозяйка.
Мы расселись за большим деревянным столом, хозяйка оглядела нас внимательно и спросила, зачем пожаловали.
Николай Иванович уже хотел было открыть рот, но я наступила ему на ногу под столом, решив взять инициативу в свои руки, а заодно сразу же уточнить один важный для меня момент.
– На прошлой неделе не у вас тут парни погибли? – спросила я.
Бабка сфокусировала взгляд на мне, долго меня рассматривала, пожалуй, осталась не очень довольна моим городским видом, но тем не менее кивнула.
– У нас. Вон там, на дороге. Где венок висит. Не видели?
– Видели, – встрял Николай Иванович. – Но мы хотели у вас спросить, не заметили ли вы… чего-то необычного?
Бабка теперь уставилась на Николая Ивановича, его вид ей, пожалуй, был ближе к сердцу, чем наш с Веркой. Немного покочевряжившись, бабка, назвавшаяся Варварой Васильевной, все-таки поведала нам о случившемся на шоссе, а также заодно и все деревенские сплетни.
В окрестностях в общей сложности стояло пять деревень, когда-то густонаселенных, теперь – почти пустых. В летнее время они, правда, оживают, наполняются людьми, слышится детский смех, а Варваре Васильевне есть с кем общаться. Ей тоже привозят внуков из города. Родственники уже неоднократно предлагали ей перебраться в Питер, но она отказывается: тут она полная хозяйка, а там придется делить комнату с младшей внучкой. Да и воздух тут совсем другой, а в городе она задыхается. Если бы кто-то жил в деревенском доме из молодых – ей, конечно, было бы легче, но молодые приезжают не чаще чем раз в две недели. Но и на том спасибо.
Сын привозит из города продукты, стараясь обеспечить мать. Летом в деревне открывается маленький магазинчик, сейчас же за хлебом и необходимым минимумом Варваре Васильевне приходится ходить за четыре километра. Ей, конечно, не привыкать, но ноги в последнее время побаливать стали, так что ходит она реже, чем раньше, хотя и хочется ей с людьми пообщаться.
Сейчас в деревне в общей сложности проживают четыре человека: она, два брата-пьяницы и нелюдимый тип в дальнем доме, к которому, правда, время от времени под покровом ночи приезжает городская дама на иностранной машине. Иногда еще кто-то – и тоже на иностранной. Мы втроем навострили уши, наступили друг другу на ноги под столом и продолжали слушать с повышенным вниманием.
Но Варвара Васильевна решила для начала поведать нам о случившемся на шоссе.
Она спокойно сидела вечером дома, смотрела сериал. По ходу дела бабка пожаловалась, что телевизор совсем испортился, а сын все никак не может купить ей новый. Придется, видимо, летом клубнику продавать да ягоды в лесу на продажу собирать, чтобы накопить денег самой. Телевизор – ее окно в мир. В общем, вдруг откуда-то со стороны шоссе раздался странный грохот. Варвара Васильевна не смогла сразу же определить его природу. В первое мгновение ей показалось, что это гром, потом она сказала себе: «Что за гром в марте, дура старая?», прислушивалась, но какое-то время ничего странного больше не происходило, и она даже перестала задумываться о природе этого звука, увлекшись любовными переживаниями одной гордой и красивой и в то же время наивной и нетронутой девушки, страдавшей по серьезному, опытному и исключительно богатому мужчине аристократического происхождения. Варвару Васильевну гораздо больше интересовало, когда же аристократ совратит девушку, чем непонятный звук с ближайшего шоссе.
Но от телевизионных страстей ей пришлось оторваться: начались страсти в ближайших окрестностях. Варвара Васильевна услыхала вой сирены, потом до нее стали доноситься различные звуки, которых, по идее, в окрестностях быть не должно. Шоссе, конечно, отсюда далеко, и деревню от него отделяет поле, когда-то принадлежавшее колхозу, а теперь разделенное на полосы, используемые дачниками под картошку. Варвара Васильевна припала к окну, но в темноте видела лишь какое-то скопление машин, правильнее будет сказать – свет множества фар. Заинтересовавшись, она даже выключила телевизор, прервав страдания девушки по аристократу, быстро оделась и выскочила из дома. На улицу вылез и нелюдим из дальнего дома, братья, как выяснилось позже, спали, напившись самогону, купленного в соседней деревне.
Варвара Васильевна на пару с нелюдимом, с которым она, можно сказать, впервые общалась, пошли в сторону шоссе. Тут им навстречу попалась милицейская машина, направлявшаяся как раз к ним в деревню – как в самую ближнюю. К великому сожалению милиционеров, ни бабка, ни нелюдим ничего не видели. Милиция от них сразу отвязалась и даже не подбросила до шоссе, чем Варвара Васильевна была очень недовольна. На шоссе они увидели развороченную машину. На обочине лежали два прикрытых каким-то брезентом тела. Пошныряв среди лиц в штатском и в форме, любопытная бабка выяснила, что у них в окрестностях кто-то бросался гранатами из канавы, причем вполне успешно.
Выяснив все, что только было возможно, бабка с нелюдимом, на этот раз оказавшимся очень даже разговорчивым – или любопытным, – отправились обратно. Нелюдим выглядел немного испуганным. Бабка же возмущалась этим безобразием и бездействием властей, убедившись, что по телевизору журналисты все-таки отнюдь не сгущают краски.
Милиция соизволила еще раз посетить их деревню, прорабатывая версию посещения их мест двумя убиенными. Пообщавшись с бабкой, менты поняли, что парни никак не могли ехать к ней, потом с трудом добудились двух братцев (при помощи Варвары Васильевны, не очень церемонившейся с соседями, не то что оперативники, и вылившей им на головы по ковшу колодезной воды), которые выслушали милиционеров, выпучив глаза, и все время спрашивали подтверждения у соседки. Махнув рукой, милиция отправилась в последний дом, к нелюдиму, как называла его бабка. Варвара Васильевна поспешила вместе с ними, так как жаждала все-таки заглянуть в дом, куда ее никогда не приглашали, несмотря на ее многочисленные попытки установить контакт с неразговорчивым соседом. В доме оказалось свободно, и состоял он, по всей вероятности, из маленькой спальни в задней части и огромного помещения, оборудованного под мастерскую и кухню одновременно. Тут же потрескивала печка. Насколько поняла Варвара Васильевна, мужик мастерил
