просто нужно знать цель, с которой делается пластическая операция. Изменить внешность – не проблема. Превращение некрасивой женщины в красивую всегда доставляет радость хирургу.
– А когда-нибудь красивая женщина хотела стать некрасивой? – полюбопытствовала я.
– На моей памяти таких случаев не было. Чаще всего женщины хотят исправить ошибки природы или результаты несчастных случаев. Иногда изменить внешность, но опять же хотят быть только красивыми! Временами это бывает очень сложно сделать…
Он задумался, явно что-то припоминая.
– Я могу посмотреть вашу картотеку? Или как это у вас тут называется? Что было до операции и что стало после?
– У нас есть рекламный альбом, – кивнул Штимлер. – Правда, мы включаем в него фотографии лишь с согласия пациентки. Но их немало. Пойдемте.
Альбом поразил меня так, как давно не поражало ничто.
Ипполита была в нем. Более того, Штимлер назвал возвращение ей ее изначальной красоты одним из самых высших достижений клиники.
Под фотографиями стояли даты.
Ипполита сделала операцию не тогда, когда мы считали, а на два года раньше… Еще при жизни прабабки.
А я ведь подспудно задумывалась: неужели бабуля, отыскав в России родственницу, которой она решила оставить состояние, не выделила ей денег на операцию? Неужели Ипполите пришлось ждать смерти прабабки, чтобы лечь под нож пластического хирурга? Ан нет, Ипполита оперировалась раньше.
Но тогда в какой клинике она лежала два года спустя? Ведь мы имеем адрес
Кто ее видел в те два года? Олег Макаров – определенно. Ведь он расстался с ней только после того, как она стала законной наследницей прабабкиного состояния. Он ведь вполне мог не говорить Ольге, что Ипполита уже сделала операцию. Кто ее еще видел? У кого мы можем это узнать? Но, с другой стороны, зачем нам это? Хотя интересно, где она провела два месяца, которые числилась в клинике, после получения наследства…
Я понимала, что здесь мне ничего не скажут. Полная конфиденциальность, как в начале разговора заверил меня Штимлер. А с подкупом тут, как я понимаю, дела обстоят гораздо хуже, чем в отечественных медицинских учреждениях. Можно не только потерять высокооплачиваемую работу, но и поставить крест на дальнейшей деятельности – где бы то ни было. Это нашим не страшен ни позор, ни компромат, ни огласка. Плевать с высокой колокольни. Тем более вокруг берут все, кому дают. Можно прослыть идиотом, если, наоборот, узнают, что ты не взял.
Штимлер продолжал активно рекламировать свою клинику. Теперь он сам листал альбом, показывая мне разные снимки и вкратце рассказывая истории этих женщин. Потом он вдруг снова вернулся к фотографии Ипполиты и сказал, что ее внешность (естественно, после пластической операции) так понравилась одной клиентке, что она захотела такую же.
– Ведь красивая же женщина, не правда ли?
– Значит, у одной вашей пациентки появился двойник – тоже ваша пациентка?
– Ну, не совсем двойник, не совсем… Нельзя было сделать полную идентификацию. То есть, конечно, можно, но мы все-таки предпочитаем не делать. Но очень похоже.
– То есть вы не делаете двойников из этических соображений? – уточнила я.
– Делаем, – с легкой грустью признал Штимлер. – Популярных киноактрис, поп-див. Клиент всегда прав… Хотя я часто и считаю это глупостью. Но подобным в основном грешат юные девушки. Через несколько лет они снова приходят к нам. Возвращать свою внешность.
Поблагодарив Штимлера, я клинику покинула и уселась в поджидавшую меня машину: мы с адвокатом взяли ее в аренду.
– Я, конечно, прямо сейчас свяжусь с детективами и скажу, что мы желаем знать, где на самом деле была Ипполита те два месяца. Но, боюсь, узнать это будет нелегко.
– Можно ли выяснить, с кем вместе она лежала в клинике в первый раз?
– Сомневаюсь. Наверное, можно узнать про тех, кто лежал тут под своим подлинным именем. Но ведь вас не они интересуют?
Глава 25
На следующее утро я села в арендованную машину и целый день провела в переговорах с местными турфирмами. Подъезжала к отелю усталая, как собака, и думала только о том, чтобы поскорее лечь спать. Но у портье мне была оставлена записка с просьбой сразу же по возвращении подняться в номер адвоката. Мы с ним жили на разных этажах.
Решив поскорее закончить с делами, а уже потом наслаждаться душем и предаваться чревоугодию, я вначале постучалась в номер адвоката. Дверь быстро открыли, и я проследовала в комнату, где с удивлением заметила незнакомого мне мужчину с внешностью кагэбэшника советских времен. Я решила, что это еще один представитель детективного агентства, работающего на адвокатскую контору, но оказалась не права.
В номере моего сопровождающего сидел сотрудник Интерпола. Как мило. Интересно, в связи с чьими «подвигами» он тут оказался? Я вроде бы пока в международной террористической и просто преступной деятельности замечена не была? Да и из России не могли выслать запрос, чтобы меня тут хватали и депортировали на родину. Взяли бы уж дома. Поэтому я надеялась, что в «Шан-Доллон» меня в ближайшее время не переправят, да и находились мы в Цюрихе, а «Шан-Доллон» – в Женеве. «Шан-Доллон» – это швейцарский аналог «Бутырки», правда, гораздо более комфортабельный, осваиваемый в последнее время и нашим гражданами.
– Господин Боку хотел бы поговорить с вами, – сказал мне адвокат по-английски и в дальнейшем мы уже общались на этом языке.
Боку и представляемую им организацию интересовала та, которая интересовала и нас, – Ипполита Макарова. О нашем интересе к ней ему сообщили банкиры, с которыми мы разговаривали вчера.
Но еще больше месье Боку интересовала некая Лейла Роше, наполовину француженка (по матери), наполовину алжирка.
– Вы ее знаете? – спросил интерполовец.
Я покачала головой. Некую арабку я уже видела неподалеку от печально известного замка, арабку видели и ушлые бабки, и жители старорусской деревни, и тетя Вика (хотя одну и ту же или нет, вопрос спорный). От захваченных в плен амазонок мы знали, что во главе организации стоят Ипполита и некая Лейла. Только ее фамилию я слышала впервые.
– Я с Ипполитой-то лично не знакома, – ответила я.
– Я могу спросить, чем вызван ваш интерес к Ипполите Макаровой?
Подумав несколько секунд, я изложила месье Боку суть дела, конечно, не упомянув, как лично лазала по склепам в свободное от основных занятий время, а также как, вырядившись бабой-ягой, летала в ступе над местом жительства Ипполиты (и, возможно, Лейлы) вместе с любимым мужчиной и кидалась гранатами. Про все остальные свои подвиги и боевое прошлое также умолчала. Однако про найденные трупы (что Боку вполне может проверить, связавшись с нашими правоохранительными органами), исчезнувшего Вовчика и еще двух других людей Афганца рассказала в деталях.
Месье Боку слушал очень внимательно, что-то время от времени записывал в маленький блокнотик, задавал кое-какие вопросы. Адвокат все это время молчал.
– Я могу спросить вас о ваших целях, мадам Никитина?
– Освобождение моих друзей. И других мужчин, томящихся в подземелье под замком Макаровой – или где они сейчас сидят.
– Вы не считаете, что этим должны заниматься правоохранительные органы вашей страны?
«Эх, мужик, – подумала я, – сразу видно, что не в России живешь».
Вслух сказала:
– У нас в стране есть очень популярная поговорка: спасение утопающих – дело рук самих
