желтой прессе, которую она читает. Я сама собиралась поискать информацию в Интернете.
И нашла. После нескольких телефонных звонков мне все-таки удалось связаться с продюсером, и, несмотря на занятость, он согласился уделить мне полчаса, с часу до половины второго. Мы приехали на встречу вместе с Клавдией Степановной, которая не могла оставаться в стороне и просто изнывала от безделья.
Продюсер жестко пожал мне руку и предложил задавать вопросы строго по делу. Я спросила, как именно удалось убедить Юрия Свиридова участвовать в съемках. Гонораром?
– Сам не знаю, почему он согласился, – признался продюсер. – Я его несколько раз приглашал – и не только в этот сериал. Он наотрез отказывался. Я считал, что он зазнался. Как же – звезда Голливуда, пусть и второго плана. Но гонорары там точно значительно выше наших. Я уже не чаял получить его согласие, но на всякий случай позвонил. Мне нужно было точно знать, что говорить сценаристам – расширять или сокращать роль. Возможно, он хочет, чтобы его не забывали на родине. Такой славы, как здесь, у него в других странах нет и не будет.
– То есть вы считаете, что дело в славе? – уточнила я.
– Да, – твердо ответил продюсер.
– Сколько времени он пробудет в России?
– Примерно месяц, может, полтора. Сейчас я не могу сказать точно.
– У него есть какие-то особые требования, которые вас удивили? Может…
– Я понял вопрос. Мы должны оплатить пребывание его жены в России на время съемок.
– Он хочет, чтобы его на съемках сопровождала жена? – поразилась Клавдия Степановна.
Продюсер кивнул.
– А почему, он не объяснял? – спросила я.
Продюсер усмехнулся.
– Может, не хочет, чтобы его бабы здесь доставали? Конечно, многих наших присутствие жены не остановит, но все-таки. У него будет веский повод для отказа в вечерних встречах.
– Бонни, ты что-нибудь понимаешь? – спросила меня Клавдия Степановна, когда мы расстались с продюсером, который произвел на меня самое благоприятное впечатление делового человека.
– Может, Юрочка наконец нашел свою любовь? Мало ли какие комплексы могут быть у человека… А в Вики Фостер он нашел то, что искал.
Я поняла одно: мне нужно быть в России через месяц, хотя и так собиралась снова приехать для встречи коллекции.
Глава 7
Но я не встречала коллекцию, а сопровождала ее. Об этом попросил Борис Сигизмундович, потом Петр Ильич с помощником Игорем Прохоровым, и еще мой шеф сказал, что я должна освещать весь процесс от и до.
Также коллекцию сопровождал Игорь Прохоров, который прилетел в Англию на процесс упаковки. Человек Доброчинского снимал процесс на камеру. Правильно. Все должно быть зафиксировано. Мало ли какие вопросы потом возникнут. Дядя Ричард присутствовал при упаковке, но в Россию собирался прилететь позже, непосредственно к церемонии открытия выставки в Эрмитаже. Деньги он получил полностью, документы подписал, коллекцию передал. Что ему в России болтаться? Тем более в Англии оставались любимые лошади, и дядя Ричард на вырученную сумму собирался купить еще каких-то элитных жеребцов. Работы в конюшнях уже шли полным ходом. В выходные опять планировались скачки, а это для дяди Ричарда гораздо важнее, чем какая-то экскурсионная программа в Петербурге, которую ему предлагал Игорь Прохоров от имени русских чиновников.
Борис Сигизмундович решил, что мы все полетим рейсовым самолетом «British Airways», а не частным, хотя все олигархи, пожертвовавшие на коллекцию, предлагали свои самолеты в наше распоряжение. Доброчинский сказал, что никаким олигархам не верит. Своего самолета у него не было, что меня, признаться, удивило.
– Проще фрахтовать. Каждый раз разные, – пояснил хитрый жук. – Ведь для разных целей нужны разные самолеты. Да и содержать дорого, в особенности в Англии.
– Я слышала, что русские самолеты теперь предпочитают заправляться в Англии, потому что у нас дешевле, – усмехнулась я. – Хотя нефти у нас отродясь не было.
– Ну, это особенности ведения бизнеса…
В результате Борис Сигизмундович выкупил на один рейс все билеты в бизнес-классе, где разместились он сам, Игорь Прохоров, я и целая куча охранников, которых специально прислал в Англию второй брат Доброчинский. Сигизмунд Сигизмундович часто пользуется услугами одной очень известной в Петербурге охранной фирмы. Фирма получила неплохую рекламу, а братья Доброчинские – подстраховку. Если что (надеюсь, этого «что» не будет!), во всем окажутся виноваты охранники.
Кресты были упакованы в три чемоданчика, которые держали на руках Борис Сигизмундович, Игорь Прохоров и я. Ведра в трех коробках тоже находились в бизнес-классе, на отдельных сиденьях.
Полет прошел нормально. Борис Сигизмундович в основном общался с охранниками и, по-моему, немного нервничал, несмотря на полученные с самого верха заверения об отпущении грехов перед государством. С меня он взял обещание, что я раздую огромный скандал в прессе, если российские чиновники обещание нарушат. Я в самом деле собиралась это сделать, но надеялась, что после такого активного освещения в русской и зарубежной прессе передачи даров и участия в этом Бориса Сигизмундовича русские власти не осмелятся встречать его с наручниками у трапа самолета.
Но у трапа нас встречали таможенники, и мы проходили процедуру досмотра не в общем зале с гражданами, летевшими тем же самолетом, а в отдельном помещении, в присутствии самого высокого начальства.
Торжественное открытие в Эрмитаже планировалось через пять дней. Я не понимала, зачем нужно целых пять дней для размещения коллекции, уместившейся в трех чемоданчиках, тем более если к ее приему готовились месяц и вполне могли успеть подготовить и помещение, и шкафы или столы, куда ее поместят под стекло. Но в России быстро ничего не делается.
При выходе из здания аэропорта нас ждали бронированный транспорт и машины сопровождения. Но до него еще требовалось добраться…
Нас встречало огромное количество журналистов с телекамерами, фотоаппаратами и микрофонами. У меня аж в глазах зарябило. Игорь Прохоров тихо выругался себе под нос.
– Как всегда, пронюхали, – буркнул он.
Наш прилет, как мне говорили, не афишировался. Но все всё узнали. Так тоже часто бывает в России.
Хотя я подозревала, что эту импровизированную пресс-конференцию организовал Борис Сигизмундович или его брат Сигизмунд Сигизмундович. Ребята из охранной фирмы окружили нас с трех сторон. Но одна сторона оставалась для журналистов открытой, и нам не менее получаса пришлось отвечать на вопросы.
Доброчинский аж расцвел от такого внимания к своей персоне. И на самом деле львиная доля вопросов предназначалась ему. Игорю Прохорову не задали ни одного, мне штуки четыре, да и то, пожалуй, из уважения, как иностранной коллеге.
Борис Сигизмундович также заявил, что всю известную историю крестов Воротынского он расскажет завтра во время пресс-конференции, которая будет длиться столько, сколько нужно – пока у последнего журналиста не иссякнут вопросы. Борису Сигизмундовичу вообще есть что сказать – и о коллекции, и о судьбе России. По-моему, в последнем никто не сомневался. Все с нетерпением ждали, что он учудит.
Но и в этот день народ не желал отпускать нас просто так. Все желали увидеть хотя бы один крест. Происходящее стало напоминать мне цирк. Или зоопарк.
– Покажите! – кричали одни.
– Ну пожалуйста! – канючили другие.
– Нам же репортаж сдавать, – добавляли третьи.
– Народ хочет видеть свои сокровища, – вторили им четвертые.
Я нагнулась к уху Бориса Сигизмундовича (он был ниже меня на полголовы и килограммов на пятьдесят тяжелее) и предложила показать ведра. Я подозревала, что иначе нам отсюда не вырваться.
