Том 3. Орлеанская дева. Эпические произведения

Довольно совершил; немало им
Истреблено чудовищ, великанов;
Немало крепких за́мков он
Разрушил и сравнял с землею;
Немало войск пред ним погибло —
Теперь настал черед и для него.
К железным смерти воротам
Конь жизни рано или поздно
Со всадником своим — кто б ни был он,
Могучий, слабый, храбрый, робкий, —
Примчится; каждому из нас
В те ворота в свой час придется стукнуть,
И каждому отворятся они;
На увольненье здесь от смерти
Он записи от неба не имел;
На вечное подданство ей
Мы все укреплены судьбою».
Так матери ты нашей скажешь. А теперь
Налей вина последнюю мне чашу
На сон грядущий, брат Зевар,
И спи спокойно; остальное
Звездам на волю отдадим».
Рустем умолкнул, поданное выпил
Вино, разделся, лег
И в сон глубокий погрузился.

Книга осьмая Рустем и Зораб. Второй бой

I

Когда павлин денницы распустил
Широко хвост свой разноцветный
И голову под черное крыло
Угрюмый ворон ночи спрятал,
Рустем проснулся, опоясал
Губительный свой меч
И, боем дышащий, вскочил
На огнедышащего Грома;
И бурею на избранное место он
Помчался. Как звезда, пророк
Великих бедствий, пламенным хвостом
На небесах блистает ночью темной,
Так бедоносно шлем косматый
Блистал на голове Рустема;
Прибыв на место, с изумленьем
Он озирался, но Зораба
Там не было: Зораб, в то время
Как гибельный его отец
Ждал в поле, утренним вином,
При звуке лютнь, беспечно утешался.
И так сказал он Баруману:
«Со мною этот старый лев
И крепостию мышц, и ростом,
И храбростию равен;
Когда смотрю на грудь его, на руки
И на плеча́, мне кажется, что вижу
Я в зеркале себя; невольно
Приходит в мысли мне, что сам
Таким я буду, если звезды
Мне столько ж лет отчислят в жизни.
Взглянув ему в геройское лицо,
Я чувствую какую-то тревогу,
Мне стыдно, я краснею, в грудь мою
Втесняется глубоко
Неодолимая тоска.
О Баруман, уж не Рустем ли он? Скажи
Мне правду; Баруман, спаси
Меня; не дай мне быть отцеубийцей
На ужас всей земле. Что, возвратись,
Скажу я матери? Скажу ли,
Что руки я свои умыл
В крови отца? Все знаки, ею
Мне данные, согласны с тем, что видят
Мои глаза, недостает
Лишь одного мне убежденья. Если он
Рустем, то я еще ему в глаза
Сказать не смею: я твой сын!
То им самим запрещено;
Лишь слава даст на то мне право.
Когда же не Рустем он… О! какая
Была б мне честь явиться пред отцом,
Богатыря такого одолевши!
Кто разрешит мое недоуменье?
Когда вчера так зверски
Со мной он бился, мысль, что он
Отец мой, показалась мне
Мечтой несбыточной; но в эту ночь
Я видел сон… я видел, что лежу
В его объятиях, так нежно,
Так весело, с такой любовью детской…
Нет! Не могу и не хочу с ним биться».