окруживших его летчиков, время от времени сообщал:
— Дал серию ракет. Прошел Покровское. Рыскает в тридцати километрах от города. Дал еще серию.
И вдруг мы услышали:
— Идет на сближение с самолетами. — Сделалось тихо, стало слышно, как шуршит, падая, снег. — Связался по радио. Наши!
Люди сразу зашумели и стали расходиться. Я ждал, что командир подзовет меня и потребует объяснения, почему мой самолет неисправен, но ему было не до этого.
«В баках штурмовиков кончается горючее!» — облетело старт.
Добираться к соседям, полет до которых займет лишние десять — пятнадцать минут, было очень рискованно. Молотков решил принимать самолеты на свой аэродром.
Нужно срочно расставить вдоль посадочной полосы костры-шашки. Аварийная команда Герасимова и все летчики взялись за это.
Мой пост оказался на другом конце аэродрома. По сигналу со старта я должен был дернуть за провод торчавшей в снегу шашки и отойти в сторону. Но пока на старте было тихо, темно и, как мне казалось, очень уж спокойно.
Вспомнилось знакомство с Кобадзе. Мы, молодые, только что приехавшие в часть летчики, стояли у штаба и говорили о будущей службе. Мне она казалась не слишком-то заманчивой; предстояло работать на самолетах, которым ох как далеко до реактивных.
— Нас обманули, — возмущался я. — В училище сулили одно, а выходит — ползай на этих черепахах.
Меня схватили за руку, которой я жестикулировал.
— Не говорите глупостей, — сказал капитан Кобадзе. — Что вы здесь демагогию разводите? Служить надо там, куда вас послали.
Я не нашелся, что ответить, покраснел, как мальчишка, а он улыбнулся всем нам и достал портсигар:
— Закуривайте!
Несколько рук потянулось к папиросам. Молодые офицеры окружили капитана тесным кольцом, стали расспрашивать о жизни в полку. Он отвечал обстоятельно и все посматривал в мою сторону. Потом спросил:
— Значит, не нравятся наши самолетики? Считаете, что вам лучше начинать со сверхзвуковых скоростей?
— А почему бы и нет! — отозвался я. — Мы не новички! За плечами у нас летное училище.
— Ишь ты, ершистый какой!. — улыбнулся капитан и неожиданно спросил: — Откуда родом?
— Из-под Ярославля.
— Так я и знал. Давно из дому?
— Недавно. А почему вы узнали, что я ярославский?
— По говору. — Это слово капитан произнес с ударением на каждом «о». Получилось очень смешно.
Он хотел еще что-то сказать, но вышел начальник штаба и приказал нам следовать за ним.
— Ну, мы увидимся, — кивнул мне капитан.
И мы действительно увиделись. В тот же день капитан догнал меня по дороге в столовую.
— Я тоже из Ярославля. Все детство с этим городом связано, — сказал он. — Жил в детдоме. Учился в десятой школе, знаете такую? Интересно, что нового в Ярославле? Говорят, там набережную удлинили? Телевизионную станцию строят?
Я рассказывал подробно — хотелось понравиться капитану, расположить к себе. За столом он проговорил:
— Желание сесть на новые лошадки мне понятно. Я его одобряю, очень даже. И мы оседлаем их, время это не за горами.
Потом спросил, где я поселился.
— Временно у техников. Там есть свободные койки.
— Далековато, — капитан покрутил головой. — Знаете, свободная площадь в двести сантиметров длиной и в пятьдесят шириной найдется и у меня. Живу я один. Переселяйтесь!
Я так обрадовался этому предложению, что даже не сразу сообразил поблагодарить капитана.
Перебрался я к нему в тот же вечер. Зажили мы очень мирно и скоро стали друзьями.
И вот я проштрафился перед ним, чуть не подвел его.
Я ругал последними словами и себя, и механика и не знаю, когда бы кончил, если б не ослепительный всплеск на старте. Это прожектор послал в небо белый луч. Я дернул за шнур запального устройства и отбежал в сторону.
Шашка вспыхнула, почти одновременно загорелись шашки и на других постах. Теперь посадочная полоса, обрамленная красными огнями, виднелась как на ладони.
Прошла, кажется, вечность, прежде чем я услышал рокотанье моторов.
Гул нарастал с каждой минутой и скоро стал слышен сразу в нескольких местах — самолеты замкнули круг.
Время от времени они зажигали посадочные фары, и тогда в темноте вспыхивали яркие зарницы. Одна такая зарница не погасла, а стала снижаться, послышались хлопки — это летчик убрал газ, заходя на посадку. Спустя минуту мотор заработал сильнее, значит, самолет преждевременно потерял скорость, и летчик решил подтянуть его до первого ограничителя на аэродроме. Наконец самолет вынырнул из темноты, плюхнулся на освещенную прожекторами полосу и закутался в облако снега. Когда он сворачивал в сторону, в полосе яркого света появился другой самолет. Кто лучше приземлился, сказать было трудно. Я, не задумываясь, каждому поставил бы пятерку за уменье и отвагу.
В эту ночь в воздух больше не поднимались. Летчики зарулили самолеты на стоянки и побрели к автобусу, чтобы ехать домой.
IV
— Завтра зачеты по штурманской, — напомнил мне Кобадзе за ужином. — Хорошо знаешь район полета? Учти, дружба — дружбой, а служба — службой.
И я решил еще раз проверить себя — не пошел в кино, как намечал, а взял в библиотеке справочник по штурманской подготовке и принялся просматривать его.
Небольшая уютная комната культпросветработы заполнялась людьми; солдаты часто проводили здесь вечера — писали письма, читали, играли в домино и шахматы.
Спустя час я убедился, что кое-что знаю, и теперь все чаще и чаще отрывался от книги, слушал, как по крыше монотонно стучат тяжелые капли. Скоро конец распутице, выберемся на аэродром, начнутся полеты. Что может быть лучше?
К стоявшему в углу роялю подошел Лерман, оседлал табуретку, дотронулся до клавишей.
Я видел, как многие прикрыли книги и конспекты, придвинулись ближе. Кто-то предупредительно откинул крышку рояля.
— Маэстро, сыграй-ка «Тонкую рябину».
— Обожди, «Солдатский вальс» сначала.
И Лерман стал играть, тихонько, чтобы не мешать занимающимся.
Появился сержант Мокрушин. Вечно он какой-то истрепанный — складки на гимнастерке не разглажены, чубчик топорщится кверху, как петушиный хохолок, лицо озабочено. Постоял минуту в дверях, увидел свободный стул рядом с моим, прошел и сел, сразу же уткнувшись в книгу.
Мне вспомнилось, как был я зол на Мокрушина за потертые тросы. В ту злополучную ночь я даже не поехал к капитану — ночевал в казарме. На утреннем построении я вывел Мокрушина из строя и дал ему наряд вне очереди. И попал впросак: оказалось, механик заплел тросы элеронов в тот же день, когда
