Даже и тот, кто, не пив, лишь губами к питью прикасался. Сердце железное бьется в груди у тебя; и, конечно, Ты Одиссей, многохитростный муж, о котором давно мне Эрмий, носитель жезла золотого, сказал, что сюда он Будет, на черном плывя корабле от разрушенной Трои. Вдвинь же в ножны медноострый свой меч и со мною Ложе мое раздели: сочетавшись любовью на сладком Ложе, друг другу доверчиво сердце свое мы откроем». Так говорила богиня, и так, отвечая, сказал я: «Как же могу, о Цирцея, твоим быть доверчивым другом, Если в свиней обратила моих ты сопутников? Мне же, Гибельный, верно, замысля обман, ты теперь предлагаешь Ложе с тобой разделить, затворившись в твоей почивальне, — Там у меня, безоружного, мужество все ты похитишь. Нет, не надейся, чтоб ложе твое разделил я с тобою Прежде, покуда сама ты, богиня, не дашь мне великой Клятвы, что вредного замысла против меня не имеешь». Так я сказал, и Цирцея богами великими стала Клясться; когда ж поклялася и клятву свою совершила, С нею в ее почивальне я лег на прекрасное ложе. Тою порою заботились в светлых покоях четыре Девы, служанки проворные, все учреждавшие в доме; Все они дочери были потоков, и рощ, и священных Рек, в необъятное лоно глубокого моря бегущих. Дева одна, положивши на кресла подушки, постлала Пышные сверху ковры, на ковры ж полотняные ткани. К каждым креслам другая серебряный чудной работы Стол пододвинула с хлебом в златых драгоценных корзинах. Третья смешала в кратере серебряной воду с медвяным, Сладким вином; на столы же поставила кубки златые. Светлой воды принесла напоследок четвертая дева: Яркий огонь разложив под треножным котлом, вскипятила Воду она; вскипятивши же воду в котле, осторожно Стала сама, из котла подливая воды вскипяченной В свежую воду, плеча орошать мне и голову теплой Влагой: и тем прекратилось томившее дух расслабленье Тела. Когда ж и омыт я и чистым натерт был елеем, Легкий надевши хитон и косматую мантию, с девой В светлый покой я вступил, и она к среброгвоздным, богатым Креслам меня проводила, — была там для ног и скамейка. Тут принесла на лохани серебряной руки умыть мне Полный студеной воды золотой рукомойник рабыня, Гладкий потом пододвинула стол; на него положила Хлеб домовитая ключница с разным съестным, из запаса, Выданным ею охотно, и стала меня дружелюбно Потчевать вкусною пищей; но пища была мне противна. Думой объятый, сидел я с недобрым предчувствием в сердце. Видя, что думой объятый сижу и что к лакомой пище Рук не хочу протянуть я, печалью объятый, Цирцея, Близко ко мне подошедши, крылатое бросила слово: «Что у тебя на душе, Одиссей? Отчего так уныло Здесь ты сидишь, как немой, ни еды, ни питья не вкушая? Или еще ты страшишься какого коварства? Напрасен Страх твой; ты слышал, тебе поклялась я великою клятвой». Так говорила богиня, и так, отвечая, сказал я: «О Цирцея, какой же, пристойность и правду любящий, Муж согласится себя утешать и питьем и едою Прежде, пока не увидит своими глазами спасенья Спутников? Если желаешь, чтоб пищи твоей я коснулся, Спутников дай мне спасенье своими глазами увидеть». Так я сказал, и немедля с жезлом из покоев Цирцея Вышла, к закуте свиной подошла и, ее отворивши, Их, превращенных в свиней девятигодовалых, оттуда Вывела; стали они перед нею; она ж, обошед их Всех, почередно помазала каждого мазью, и разом Спала с их тела щетина, его покрывавшая густо С самых тех пор, как Цирцея дала им волшебного зелья; Прежний свой вид возвратив, во мгновенье все стали моложе, Силами крепче, красивей лицом и возвышенней станом; Все во мгновенье узнали меня и ко мне протянули Радостно руки; потом зарыдали от скорби; их воплем Дом огласился; проникнула жалость и в душу Цирцеи. Близко ко мне подошедши, богиня богинь мне сказала: «О Лаэртид, многохитростный муж, Одиссей благородный, Медлить не должно; поди на песчаное взморье и верным Спутникам всем совокупно втащить повели на зыбучий Берег корабль твой; потом, все богатства и снасти в пещере Скрыв и товарищей взявши с собою, сюда возвратися». Так мне сказала, и я покорился ей мужеским сердцем. Шагом поспешным пришед к кораблю на песчаное взморье, Близ корабля я на бреге нашел всех товарищей верных, Стонущих громко, из глаз изобильные слезы лиющих. Как запертые в закутах телята, увидя идущих С паствы коров, напитавшихся сочной травой луговою, Все им навстречу бегут, из заград вырываяся тесных, Все окружают, мыча, возвратившихся с пажити маток: Так побежали толпою, увидя меня издалека, Спутники все мне навстречу; и сильно проникла их сердце Радость, как будто б в родную они возвратились Итаку, В наше отечество милое, где родились и цвели мы. Горько заплакав, они мне крылатое бросили слово: «Радостно нам возвращенье твое, повелитель, как будто б В наше отечество, в нашу Итаку мы вдруг возвратились. Но не скрывайся, скажи, где товарищи? Что их постигло?» Так говорили они, вопрошая; им так отвечал я: «Прежде, друзья, совокупною силой корабль на зыбучий Берег втащите; в пещере потом все богатства и снасти Скройте; потом соберитесь и следуйте смело за мною. К спутникам вас поведу я в святую обитель Цирцеи.
