Дело, каким навсегда осрамилась она, приготовив Мужу, богами ей данному, гибель. В отечество думал Я возвратиться на радость возлюбленным детям и ближним — Злое, напротив, замысля, кровавым убийством злодейка Стыд на себя навлекла и на все времена посрамила Пол свой и даже всех жен, поведеньем своим беспорочных». Так говорил Агамемнон; ему отвечая, сказал я: «Горе! Конечно, Зевес Громовержец потомству Атрея Быть навсегда предназначил игралищем бедственных женских Козней; погибло немало могучих мужей от Елены; Так и тебе издалека устроила смерть Клитемнестра». Выслушав слово мое, мне ответствовал царь Агамемнон: «Слишком доверчивым быть, Одиссей, берегися с женою; Ей открывать простодушно всего, что ты знаешь, не должно; Вверь ей одно, про себя сохрани осторожно другое. Но для тебя, Одиссей, от жены не опасна погибель; Слишком разумна и слишком незлобна твоя Пенелопа, Старца Икария дочь благонравная; в самых цветущих Летах, едва сопряженный с ней браком, ее ты покинул, В Трою отплыв, и грудной, лепетать не умевший, младенец С ней был оставлен тогда; он, конечно, теперь заседает В сонме мужей; и отец, возвратясь, с ним увидится; нежно К сердцу родителя сам он, как следует сыну, прижмется… Мне ж кознодейка жена не дала ни одним насладиться Взглядом на милого сына; я был во мгновенье зарезан. Выслушай, друг, мой совет и заметь про себя, что скажу я: Скрой возвращенье свое и войди с кораблем неприметно В пристань Итаки: на верность жены полагаться опасно. Сам же теперь мне скажи, ничего от меня не скрывая: Мог ли ты что-нибудь сведать о сыне моем? Не слыхал ли, Где он живет? В Орхомене ль? В песчаном ли Пилосе? В Спарте ль Светлопространной у славного дяди, царя Менелая? Ибо не умер еще на земле мой Орест благородный». Так вопросил Агамемнон; ему отвечая, сказал я: «Царь Агамемнон, о сыне твоем ничего я не знаю; Где он и жив ли, сказать не могу; пустословие вредно». Так мы, о многом минувшем беседуя, друг подле друга Грустно сидели, и слезы лилися по нашим ланитам. Тень Ахиллеса, Пелеева сына, потом мне явилась; С ним был Патрокл, Антилох беспорочный и сын Теламонов Бодрый Аякс, меж ахейцами мужеским видом и силой После Пелеева сына великого всех превзошедший. Тень быстроногого внука Эакова, став предо мною, Мне, возрыдавши, крылатое бросила слово: «Зачем ты Здесь, Лаэртид, многохитростный муж, Одиссей благородный? Что, дерзновенный, какое великое дело замыслил? Как проникнул в пределы Аида, где мертвые только Тени отшедших, лишенные чувства, безжизненно веют?» Так он спросил у меня, и, ему отвечая, сказал я: «О Ахиллес, сын Пелеев, меж всеми данаями первый, Здесь я за тем, чтоб Тиресий, слепец прорицатель, открыл мне Способ вернейший моей каменистой Итаки достигнуть; В землю ахеян еще я не мог возвратиться; отчизны Милой еще не видал; я скитаюсь и бедствую. Ты же Между людьми и минувших времен и грядущих был счастьем Первый: живого тебя мы как бога бессмертного чтили; Здесь же, над мертвыми царствуя, столь же велик ты, как в жизни Некогда был; не ропщи же на смерть, Ахиллес богоравный». Так говорил я, и так он ответствовал, тяжко вздыхая: «О Одиссей, утешения в смерти мне дать не надейся; Лучше б хотел я живой, как поденщик, работая в поле, Службой у бедного пахаря хлеб добывать свой насущный, Нежели здесь над бездушными мертвыми царствовать мертвый. Ты же о сыне известием душу теперь мне порадуй. Был ли в сраженье мой сын? Впереди ли у всех он сражался? Также скажи, Одиссей, не слыхал ли о старце Пелее? Все ли по-прежнему он повелитель земли мирмидонской? Иль уж его и в Элладе и Фтии честить перестали, Дряхлого старца, без рук и без ног, изнуренного в силах? В области дня уж защитником быть для него не могу я; Ныне уж я не таков, как бывало, когда в отдаленной Трое губил ополченья и грудью стоял за ахеян. Если б таким хоть на миг я в жилище отцовом явился, Ужас бы сильная эта рука навела там на многих, Власти Пелея не чтящих и старость его оскорбивших». Так говорил Ахиллес, и, ему отвечая, сказал я: «Сведать не мог ничего я о старце Пелее великом; Но о твоем благородном, возлюбленном Неоптолеме Все, Ахиллес, как желаешь, тебе расскажу я подробно. Сам я его в корабле крутобоком моем от Скироса Морем привез к меднолатным данаям в троянскую землю; Там на советах вождей о судьбе Илиона всегда он Голос свой прежде других подавал и в разумных сужденьях Мною одним лишь и Нестором мудрым бывал побеждаем. В поле ж троянском широком, где гибельной медью мы бились, Он никогда близ дружин и в толпе не хотел оставаться; Быстро вперед выбегал он один, упреждая храбрейших; Много врагов от него в истребительной битве погибло; Я ж не могу ни назвать, ни исчислить, сколь много народа В крае троянском побил он, где грудью стоял за аргивян. Так Еврипила, Телефова сына, губительной медью Он ниспроверг, и кругом молодого вождя все кетейцы Пали его, златолюбия женского бедственной жертвой. После Мемнона, подобного богу, был всех он прекрасней. В чрево коня, сотворенного чудно Эпеосом, скрыться Был он с другими вождями назначен; а двери громады Мне отворять, затворять и стеречь поручили ахейцы. Все, при вступлении в конские недра, вожди отирали Слезы с ланит, и у каждого руки и ноги тряслися;
