обсуждение договора с Кейтом Мак-Каллумом насчет его поля и немедленно решить, какие неотложные меры мы должны принять в том случае, если мисс Мак-Картри не отказалась от прежних привычек…
Джефферсона Мак-Пантиша мучило одиночество, а потому он решил сходить в Каллендер и пропустить стаканчик в «Гордом Горце». Однако меньше чем в миле от дома Мак-Пантиш столкнулся со сторожем рыбнадзора Фергусом Мак-Интайром, и тот поспешил рассказать о возвращении Иможен Мак- Картри. Хозяин гостиницы лишь испустил глубокий вздох и, оставив растерянного сторожа на дороге, за что Мак-Интайр еще долго на него дулся (и в самом деле, можно ли вести себя так невежливо?), опрометью побежал обратно, в «Лебедя». Там Джефферсон немедленно собрал весь персонал и распорядился не спускать глаз с высокой рыжеволосой женщины, если, паче чаяния, она переступит порог гостиницы.
Доктор Джонатан Элскот, сидя у постели Фионы Кэмп-белл, раздумывал, что бы еще прописать больной, чье малокровие его так тревожило. У врача складывалось впечатление, что Фиона совершенно утратила и вкус, и волю к жизни. Неожиданно, словно в насмешку над предписаниями Элско-та, приказавшего оберегать покой страдалицы, в комнату ворвалась ее младшая сестренка Майри.
– Фиона, Фиона! Иможен Мак-Картри здесь!
Больная тут же села в постели.
– Где? У нас?
– Нет, у себя…
– А ну-ка, дайте мне тапочки и халат! До свидания, доктор!
Элскот попытался спорить:
– Но, дорогой друг, будьте осторожны! Ваше здоровье…
– Надеюсь, вы не думаете, будто я стану валяться в постели, когда Иможен гуляет по городу? К тому же я чувствую себя намного лучше, и, пожалуй, добрый глоток виски окончательно поставит меня на ноги!
Возвращаясь к машине, Джонатан Элскот честно признал, что за сорок лет врачебной практики так и не научился хоть сколько-нибудь понимать пациентов. Но если Фионе Кэмпбелл, судя по всему, не терпелось повидать мисс Мак-Картри, доктор твердо пообещал себе избегать каких бы то ни было столкновений с огнегривой амазонкой, о которой сохранил кошмарные воспоминания.
Тем временем виновница всего этого переполоха в Каллендере, Иможен Мак-Картри, устраивалась под отчим кровом. На комоде в спальне она расставила фотографии, сопровождавшие ее повсюду. Во- первых, изображение Генри-Джеймса-Герберта Мак-Картри, бывшего капитана Индийской армии, подавшего в отставку, когда заговорили об отмене традиционнго кильта[4] шотландских стрелков. Только дочерняя любовь заставляла Иможен считать умным и гордым взгляд вытаращенных глаз пьянчужки-отца, в конечном счете сведенного в могилу чрезмерным пристрастием к виски. Рядом с отцовской фотографией мисс Мак-Картри поставила гравюру, изображавшую ее любимого героя, Роберта Брюса, великого борца за свободу Шотландии. Потом Иможен смущенно достала снимок старшего инспектора Дугласа Скиннера, просившего ее руки, но вскоре после того павшего при исполнении служебных обязанностей. Теперь мисс Мак-Картри уже смирилась с мыслью, что ее старость разделят лишь эти дорогие тени. Вопреки всем надеждам и опасениям обитателей Каллендера, Иможен мечтала только о покое. Если теперь, через три года, она вернулась на родину, то лишь потому, что вот-вот наступит время отставки и, покинув пост начальницы бюро в Адмиралтействе, мисс Мак-Картри так или иначе придется жить на скудную пенсию. И куда же ей ехать, как не в Каллендер, где она родилась и где покоятся ее близкие?
Глядя на Иможен, никто бы не поверил, что минула ее пятьдесят третья весна. В огненной шевелюре так и не появилось ни одного седого волоса. Регулярно занимаясь гимнастикой, Иможен сохранила стройную, подтянутую фигуру. По сути дела, в пятьдесят с лишним лет она была такой же, как и в тридцать: высокой – пять футов, десять дюймов – женщиной с молочно-белой кожей, довольно костистой и плоской со всех сторон. Прежними остались и поистине неиссякаемая энергия, и самый отвратительный во всей Шотландии характер (именно последнее оправдывало кличку, лет двадцать пять назад полученную Иможен от коллег – «red bull», то есть «рыжий бык»).
Сидя в кресле своей старой спальни, мисс Мак-Картри вспоминала последний приезд в Каллендер, превративший ее в героиню. Правда, наиболее благопристойные обитатели городка осуждали Иможен, считая, что женщине неприлично убивать шпионов. Зато те, кого энергия этой истинной дочери гор восхищала, носили ее на руках. Воспоминание о старшем инспекторе Дугласе Скиннере, который несколько раз спас ей жизнь и незаметно для себя влюбился, растрогало мисс Мак-Картри. Останься он в живых, теперь Иможен именовалась бы миссис Скиннер… Потом шотландка подумала о Нэнси Нэнкетт – как долго Иможен считала ее самой близкой подругой, а теперь та гниет в тюрьме… Мало-помалу мисс Мак-Картри совсем погрузилась в печальные мысли о прошлом. Но – нет, она не из тех, кто ломается под ударами судьбы! Взгляд Иможен слегка задержался на изображении Роберта Брюса, и она вдруг почувствовала, что победитель англичан при Баннокберне взирает на нее с необычной суровостью, словно не понимая причин этой минутной слабости. Мисс Мак-Картри встала и, вытянувшись по стойке «смирно» перед фотографиями своих покровителей, твердым голосом пообещала:
– Отец, Роберт и Дуглас! Вы можете положиться на меня! И – да здравствует Шотландия!
А потом, совершенно запамятовав, что ее отец, как, впрочем, и Скиннер, служили Короне, той самой Короне, ради которой Иможен тоже пришлось сражаться и даже рисковать жизнью, она, вопреки логике, добавила:
– И да сгинет английский угнетатель!
Мисс Мак-Картри укрепила дух хорошей порцией виски – здесь, под небом Горной страны, даже вкус его был совсем иным, чем в Лондоне. По правде говоря, Иможен с трудом решилась вернуться в Каллендер, ибо совершенно не представляла, как ее там примут. Но, во-первых, она и помыслить не могла о продаже отцовского дома, а во-вторых, полагая, что урожденной Мак-Картри негоже отступать даже перед общественным мнением, в конце концов купила билет. Теперь Иможен предстояла встреча с земляками, и она снова поклялась не сдаваться.
Пока констебль Сэмюель Тайлер бродил по улицам Каллендера, выясняя, как относятся его подопечные к возвращению Иможен, сержант Арчибальд Мак-Клостоу, утратив вкус к шахматной задаче (а это для него означало высшую степень растерянности), по-детски пытался уговорить сам себя, что Тайлера просто разыграл какой-то злой шутник и он никогда больше не увидит Иможен Мак-Картри.
Она вошла, как всегда, без стука.
– Привет, Арчибальд Мак-Клостоу.
Сержант прикрыл глаза, стиснул зубы и вцепился в край стола – так бедняга-алкоголик пытается отогнать кошмарные видения, просто отрицая их существование.
– Нет! Нет… нет… – жалобно бормотал он.
Мисс Мак-Картри с удивлением склонилась над полицейским.
– Вам плохо, сержант?
Мак-Клостоу приоткрыл один глаз, и расширенный от ужаса зрачок уставился на Иможен.
– Это неправда! Вас здесь нет! Просто у меня нелады с пищеварением! Нет-нет! Вас не существует в природе!
– Ах, вот в чем дело? Арчибальд Мак-Клостоу, вы, что, пьяны?
Этот тон! Этот голос, раздирающий барабанные перепонки! Арчибальд узнал бы их из тысячи! Итак, она и в самом деле здесь, и все попытки спрятаться от действительности бесполезны! Мак-Клостоу вдруг охватила безумная, истинно шотландская ярость. Он вскочил и, угрожающе ткнув в незваную гостью перстом, завопил с отчаянием мужества, какое появляется лишь у загнанных в тупик несчастных:
– Иможен Мак-Картри, зачем вы сюда пришли?
– Как это?… Поздороваться.
Сержант ожидал чего угодно, но только не этого и на мгновение оторопел.
– Поздороваться? – пробормотал он. – Со мной?
– Ну да! В память о приятных минутах, пережитых вместе.
