вскрикнув. Остальные, не понимая, в чем дело, и на мгновение остолбенев, бросились было на помощь, но Серафину уже было не остановить.
– Ага, все, значит, за нее и против меня? На стороне этой бесстыдницы? Я воспитывала ее как мадонну! А она опозорила меня на весь свет! Да неужели и вы потеряли всякий стыд?
Даже Марио не нашел что сказать. Лауретта рыдала, и малыши, увидев слезы старшей сестры, подняли страшный рев Но распалившаяся Серафина ни на что не обращала внимания. Она подняла дочь с пола, заставила ее сесть и, нависая над ней дрожащей от гнева массой, завопила:
– Ну, проклятая! Говори сейчас же! Что у тебя с Джованни?
– Я… я его люблю…
– Святая Матерь Божья! И я должна это слушать? Да что ты можешь понимать в любви, несчастная? Погибшая женщина, вот ты кто! Если ты сейчас же не скажешь мне всей правды, я прямо здесь, на глазах у всех, задушу тебя! Может быть, ты и спишь с этим бандитом?
– Да…
Серафина даже икнула от неожиданности и отчаяния и повернулась к остальным членам семьи.
– Клянусь святым Януарием, чего вы ждете? Почему не держите меня за руки? Вы же видите, я ее сейчас убью!
Все бросились к Серафине. Ее успокаивали, ласкали, жалели, целовали, обнимали и даже поднесли рюмочку «грап-пы», которую держали в доме специально для больных. Один Альдо не принимал во всем этом участия. Он сидел в углу, трясясь от бешенства – Джованни его предал… То, что парень влюбился в Лауретту, – вполне нормально, поскольку он, Альдо, прекрасно понимал, как хороша собой его сестра, но вот ни слова не сказать другу – это уже оскорбление, и честь требует немедленного отмщения. Альдо встал и громогласно объявил родне:
– Пойду объяснюсь с Джованни…
Лауретта испустила крик ужаса и стала умолять брата не причинять зла ее любимому. Мать снова отвесила ей пощечину, но девушка, не обращая внимания на боль, поклялась покончить с собой и закатила такую истерику, что прочие члены семейства перепугались. Мигом забыв весь свой гнев, Серафина заключила дочь в объятия и, как в детстве, усадила к себе на колени.
– Ну-ну, мой божий ангелочек… моя Лауреттина… девочка моя маленькая… Кто это тут говорит о самоубийстве? Ты что же, хочешь убить свою мамочку?… Неужто тебе так нужен этот прохвост Джованни?… Ладно, черт с ним, ты его получишь! Ну, довольна?
– О да! Только вот он…
– Что он?
– Он не думает на мне жениться…
В воздухе повисла тишина – предвестница бури. Однако синьора Гарофани, против ожидания, не стала метать громы и молнии.
– А по-моему, еще как захочет, – вкрадчиво заметила она, – особенно после того, как я с ним поговорю.
Паола Пеллиццари замерла и стала прислушиваться, так и не налив супу своему мужу, Уго, и сыну, Джованни. По лестнице явно поднималась толпа народу.
– Что бы это могло быть?… – пробормотала Паола.
Уго, портовый угольщик, измученный тяжелой работой и разочарованный в своем сыне, уже почти ни к чему в жизни не проявлял интереса. Он хотел было посоветовать жене заняться лучше едой, но не успел, потому что дверь распахнулась и на пороге возникла Серафина. Почтенную матрону сопровождали Марио, Альдо, Дино и Рокко. Уго поднялся.
– Что за бесцеремонность…
Серафина с угрожающим видом надвинулась на него.
– А обесчестить мою дочь – это как будет по-вашему?
Уго посмотрел на сына, которому в это время больше всего на свете хотелось провалиться сквозь землю.
– Опять твои штучки, а? – устало спросил он.
Молчание мужчин клана Гарофани, грозно стоявших у двери, привело бедняжку Паолу в такой ужас, что она не решалась даже кричать. Уго испустил глубокий вздох.
– Разбирайтесь с ним сами…
Серафина ухватила Джованни за грудки и заставила подняться.
– Ну, бандит, ну, подонок, собираешься ты просить у меня руки Лауретты или нет?
Парень, мечтавший только о том, как бы уехать в Америку, вовсе не жаждал обременять себя женой.
– Послушайте, синьора…
– Вот-вот, лодырь ты этакий, мы как раз и пришли тебя послушать!
Уго тем временем снова принялся за суп, всем своим видом показывая, что происходящее его нисколько не волнует.
– Я слишком молод, чтобы жениться…
Парень не договорил – от пощечины, которую с размаху влепила ему Серафина, у него помутилась голова и на губах выступила кровь.
– А чтоб испортить девку, ты, значит, достаточно вырос?
Джованни, никогда не отличавшийся силой характера, тут же пошел на попятную.
– Ладно, женюсь я на вашей Лауретте…
Гарофани повернулись, собираясь удалиться в том же чинном порядке, но Уго все же счел нужным выразить свое мнение:
– Не думаю, чтоб вы сделали полезное приобретение…
– Не волнуйтесь, Пеллиццари, – возразила несгибаемая Серафина, – он будет вести себя прилично. Я сама об этом позабочусь!
– Что ж, тогда могу только сказать спасибо, что вы нас от него избавили!
Через два месяца их поженили, и Лауреата с мужем поселилась на виколо Сан-Маттео.
Как-то июльским вечером, когда Лауретта и Памела уже начали убирать со стола, Марио Гарофани приказал:
– Иди укладывать малышей, Лауретта, и последи, чтобы они не возвращались нам мешать. Мне надо кое-что сказать…
В этом «мне надо кое-что сказать» прозвучала такая торжественность, что у Памелы и Джузеппе не хватило духу протестовать против несправедливости, с какой их причислили к «малышам». Но оба быстро утешились, сообразив, что их старшая сестра Лауретта, хоть и замужняя, тоже оказалась отстраненной. Дино, собиравшийся идти к себе на антресоли, снова сел и закурил сигарету. Когда мелкий народец исчез, Марио окинул всех глубокомысленным взглядом.
– Мне не хотелось, чтобы ребятишки слышали, потому что дело очень серьезное и… и опасное.
Если в каждом итальянце дремлет актер, то в любом жителе Неаполя он, можно сказать, всегда бодрствует. Серафина, давно привыкшая к театральным жестам супруга, возмутилась:
– Как тебя понять, Марио? Опять что ли валяешь дурака?
Гарофани издал смешок, в котором явственно слышалась горечь всех непонятых в мире, и призвал в свидетели домашних:
– Вот женщина, знающая меня около тридцати лет… женщина, ради которой я убиваюсь на работе… женщина, которой я доказал свое уважение, подарив восемь детей… И теперь, когда я хочу сообщить взволновавшую меня до глубины души новость, она не находит ничего лучшего, как спросить, не валяю ли я дурака… Нет, право, это не жизнь, а черт его знает что такое! Если все время не держать себя в руках, то останется только пойти в порт и утопиться…
Серафина прекрасно знала, что ее муж сам не верит ни единому своему слову, но не сумела удержаться от слез.
– Успокойся, Марио, и расскажи нам все, – предложил менее чувствительный Рокко.
