В теленовостях не мелькнуло ни единого упоминания о том, что завтрашние газеты назовут «бойней в Вилльфранш».
Консегюды уже собирались ложиться спать, когда в дом явились полицейские и приказали Гастону следовать за ними к комиссару Сервионе, поскольку тот очень хочет с ним поболтать.
В минуту крайней опасности к старому бандиту всегда возвращались прежние силы. Он выразил вполне естественное удивление и, заранее зная, что не получит ответа, попробовал выпытать у своих временных ангелов-хранителей, чем объясняется столь странное обращение с мирным и давно удалившимся от дел гражданином.
Консегюда отвели в маленькую комнатку и оставили киснуть на целых два часа. Лишь после полуночи инспектор Кастелле удосужился наконец отвести его к комиссару. Если полицейские надеялись таким образом сломить сопротивление бандита, испытавшего на своей шкуре все методы воздействия, какие только существуют в природе, то они жестоко заблуждались.
Оба они прекрасно знали друг друга. И Консегюд понимал, что Сервионе, выйдя на след, как всегда, не отступит, пока не доведет дело до конца. Комиссар в свою очередь отлично отдавал себе отчет, что имеет дело с одним из самых умных мерзавцев, с какими его сводила судьба. Таким образом, имея очень точное представление о возможностях и свойствах противника, оба готовились к весьма изнурительной борьбе.
Вежливо, не впадая ни в излишнюю заносчивость, ни в раболепие, Консегюд позволил себе выразить легкое удивление:
– Разрешите заметить, господин комиссар, что ваше обращение со мной внушает некоторое недоумение?
– Разрешаю.
– А могу я попросить вас сообщить мне причины, побудившие вас послать за мной, когда я уже собирался лечь спать?
– Вы, значит, устали, раз вздумали ложиться в такую рань?
– Мы не нашли в телепрограмме ничего интересного и хотели немного почитать в постели… И потом, честно говоря, мы и вправду малость утомились – весь день играли в шары с нашими соседями и друзьями Мюгронами. Это бывшие ювелиры из Ниццы, как и мы, удалившиеся на покой.
Оноре про себя с восхищением отметил ловкость противника. Всего в нескольких словах и как бы между прочим Га-стон дал ему понять, что на время трагедии у него несокрушимое алиби – учитывая несомненную респектабельность свидетелей, никто не посмеет усомниться в искренности их показаний.
– Скажите, Консегюд, вам известно о драме, случившейся сегодня во второй половине дня в ущелье Вилльфранш?
– По правде говоря, нет. А что?
– Убили одного из моих коллег, его жену и отца.
– О, господин комиссар, не могу даже выразить, как глубоко я огорчен и… удивлен…
– Не сомневаюсь. Насколько мне известно, Фред Кабри – один из ваших друзей?
– Ну, друг – слишком сильно сказано… В прежние времена, когда я еще не отошел от дел, мы и вправду виделись довольно часто…
– То же касается Акро, Пелиссана, Бенджена и Бэроля?
– Честно говоря, я вроде бы слышал эти имена, но довольно смутно представляю, о ком вы говорите…
– Вам действительно изменяет память, Консегюд, поскольку все эти люди входили в вашу банду.
Гангстер пожал плечами.
– Скажем, я предпочитаю не вспоминать о таких вещах, и потом… все это было так давно…
– Я придерживаюсь иного мнения.
– Позвольте заметить, господин комиссар, что в таком случае вы глубоко не правы. Однако, я полагаю, вы заставили меня приехать сюда вовсе не для того, чтобы поговорить о прошлом?
– Сегодняшнее тройное убийство совершили Фред Кабри и его приятели.
– Не может быть!
– Не только может, но, несомненно, так и было.
Гастон как будто погрузился в размышления.
– Видите ли, господин комиссар, – наконец проговорил он, – в те времена, когда мы с ним еще встречались, Фред никогда не совершил бы такой глупости! Так что, невзирая на ваши утверждения, уж простите, никак не могу поверить… Конечно, если он сам признался…
– Пока нет.
– Вот как? В таком случае… У вас есть свидетели?
Оноре вовремя заметил ловушку.
– К несчастью, нет.
– Тогда вы, вероятно, не испытываете полной уверенности…
– О да! Он хотел отомстить за свою жену Анаис, которую Пьетрапьяна отправил в Бометт[3].
– Господин комиссар, в мое время мужчина, по крайней мере настоящий мужчина, не стал бы убивать полицейского только потому, что его жену посадили в кутузку!
– Надо полагать, нравы переменились.
– Очень жаль, если так… А это тот Пьетрапьяна, что жил в «малой Корсике»?
– Совершенно верно.
– Я знал его в лицо и его красавицу жену, да и отца, впрочем, тоже… старого Доминика… Так их убили?
– Да.
– Надеюсь, хоть бабушка и малыши спаслись,от избиения?
– Да, слава Богу… Базилия была в Ницце вместе с детишками.
– В такой чудесный день?
Сервионе вдруг стало страшно за старуху и малышей. Умный и хитрый Консегюд быстро сообразил, что если убийцы не заметили Базилию, значит, она где-то пряталась и, следовательно, могла наблюдать за каждым их шагом.
– Оставьте нас, Кастелле.
Инспектор вышел, и Гастону на мгновение стало страшно. Почему полицейский вдруг решил избавиться от свидетеля? Это неприятно напомнило старые времена, когда из Консегюда выколачивали показания.
– А теперь внимательно выслушайте, что я вам скажу, Консегюд.
Сейчас комиссар заговорил совсем другим тоном, и Гастон почувствовал, как у него вспотели руки.
– Я очень любил Антуана Пьетрапьяна… его жену и отца…
– Я знаю, но…
– Пьетрапьяна были корсиканцами, как и я… А мы, корсиканцы, не привыкли молча сносить удары.
– Еще раз повторяю вам, господин комиссар, я…
– Вы не понимаете, зачем я все это говорю именно вам? Да по самой простой причине, Консегюд! Моих соотечественников убили Кабри и его дружки, а поскольку я не сомневаюсь, что, несмотря на все уверения, вы по-прежнему остаетесь главарем банды, вы тоже замешаны в этом деле. Меня бы даже ничуть не удивило, если бы вы и организовали всю операцию.
– Клянусь вам, господин комиссар…
– Идите к черту со своими клятвами! Это я вам клянусь, что, если сумею доказать ваше участие в убийстве, вам уже не придется стареть в Мон-Бороне!
– Господин комиссар, я протестую…
– Нет!
