утверждает, что не знает, кто убил ее родных, больше некому.
В сердце Сервиона боролись противоречивые чувства. С одной стороны, его возмущало, что кто-то осмелился взять на себя роль правосудия. А с другой стороны, ему было тревожно при мысли, что придется арестовать людей, которых он любит и в глубине души оправдывает.
Анжелина права. Его поднимут на смех, если он арестует этих дедушек и бабушек. И общественное мнение, судя по всему, будет на стороне мстителей, которым, несмотря на всякие ревматизмы, артриты и немощь, удалось расправиться с бандитами, с которыми полиция ничего не могла поделать.
Вошел Кастелле, подталкивая перепуганного сторожа. Увидев Луи Вийара, Сервион спросил его без всяких предисловий:
— Вы заявили, что незадолго перед приходом человека, которого вы нашли мертвым, вы видели двух старых женщин.
— Да, господин комиссар.
— Вы могли бы их описать?
— Ну… это довольно трудно… Я не очень хорошо их рассмотрел…
— То есть как?
— У них лица были закутаны платками…
— А как они выглядели?
— Ну… как все старухи…
— Если вы не видели их лиц, откуда вы знаете, что они старухи?
— Ну… походка… опущенные плечи… Ну, я не знаю.
— А это не могли быть молодые женщины, переодетые старухами?
— Может быть, конечно… Хотя не думаю…
— Скажите, месье Вийар, вас не удивило, что они кутали лица в платки?
— Нет.
— Но ведь странно, что женщины так закутаны, а?
— О, господин комиссар, в некоторых районах это обычай. На Корсике, например.
Именно этих слов ждал и боялся комиссар.
— Месье Вийар, вы могли бы подойти сюда к 3 часам?
— Если начальство разрешит.
— Это я беру на себя.
— В таком случае я к вашим услугам, господин комиссар.
— Благодарю вас. До встречи.
Как только Кастелле закрыл за посетителем дверь, Оноре спросил:
— Полагаю, теперь вы уже не сомневаетесь, что это сделали они?
Он не стал уточнять, на что он намекает.
— Но…
— В заключении медэкспертизы говорится, что у Пелиссана череп разбит тяжелым тупым предметом… Так что не обязательно быть очень сильным.
— И Пелиссан спокойно сидел и ждал, когда его ударят?
— А кто вам сказал, что он видел убийцу? Возможно, он разговаривал с ее сообщницей, а удар был нанесен сзади…
— Это только предположения, патрон.
— А мы постараемся превратить их в доказательства! Кастелле, в 2 часа вы поедете в «малую Корсику» и привезете мне всех: Базилию, Поджио, Пастореккиа, Прато и Мурато. Всех, слышите?
Голова Жозе Бероля была так примитивно устроена, что в ней уменьшались всего несколько принципов, которым он верно следовал, чего бы это ему не стоило. Это был бандит с мышлением крестьянина. Он убивал так же старательно и основательно, как пахал бы землю. И самым главным его принципом была верность. Стукачи были для него отбросами человечества, а предательство — худшим из преступлений. Поэтому он ничего не понял в рассуждениях Эспри, который требовал оставить Кастанье в покое. Кастанье убил друзей, доверявших ему. При мысли об этом красный туман застилал глаза Бероля. Как же можно простить Полена, пусть даже из соображений собственной безопасности.
Бероль знал, что патрон назначил Эспри своим заместителем, следовательно его нужно слушаться. А Жозе привык подчиняться. Он подчинялся Кабрису, когда тот велел ему ехать на перевал Вильфранш. Он стрелял в женщину и мужчин, игравших в карты, потому что ему так велели. Он не чувствовал гордости за свой поступок, но и угрызений совести тоже не испытывал. А вот предательство Кастанье потрясло его. Он несколько часов просидел дома, размышляя об этом, и решил впервые в жизни ослушаться своего патрона. Жозе решил убить Полена.
Глянув на стариков, выстроившихся перед ним, Сервион с трудом скрыл волнение. Эти испещренные морщинами лица, живые глаза, смотревшие из-под тяжелых век, сгорбленные тела вызывали у комиссара смутную нежность. Он хотел бы обнять их, чтобы они поняли, как он любит их. Он хотел объяснить, что все, что он делает, он делает для них и ради них. Но он нахмурился и строго спросил:
— Ну что, вы довольны собой?
Старики держались за руки, как бы поддерживая друг друга. Комиссар почувствовал комок в горле и быстро заморгал, чтобы скрыть набежавшие слезы.
— Вы, наверное, считаете себя героями, достойными своих предков, да? Садитесь.
Кастелле принес стулья и усадил стариков полукругом перед столом комиссара. Первыми слева сидели Шарль и Барберина Поджио. Шарль когда-то был мастером на все руки, а Барберина — очень неглупой девушкой, ей даже удалось закончить среднюю школу. Рядом с ними сидели Жан-Батист Мурато, дряхлый и с виду равнодушный ко всему, и его жена Антония. Рядом с Антонией сидела Базилия, без всякого страха смотревшая на комиссара. Чуть в стороне сидели супруги Пастореккиа: Коломба, сохранившая девичью восторженность, и ее муж, смотревший на нее с таким восхищением, как будто она была по-прежнему прелестной девушкой, за которой он ухаживал полвека назад. На правом краю сидел суровый Амедей Прато, уроженец Порто-Веккио, отчаянный спорщик, гордый и вспыльчивый. У него и сейчас случались приступы страшного гнева, и Альма побаивалась его как и 20 лет назад.
— Выслушайте меня внимательно. Вы совершили серьезное, очень серьезное преступление. И если бы я не был корсиканцем и вы не были бы такими старыми, я бы сейчас же всех вас засадил за решетку.
Первым отреагировал Амедей Прато. Он, как обычно, вспылил.
— А по какому, собственно, праву вы притащили нас всех сюда, господин комиссар? И что это вы тут выдумываете?
— У вас ужасный характер, Прато.
— Возможно, но это не ваше дело!
— Вы что, забыли убийство Мариуса Бандежена и Барнабе Пелиссана?
— Во-первых, я не знаю этих людей, а во-вторых, почему меня должна интересовать их смерть?
— Потому что это вы их убили, несчастные!
Амедей был так поражен, что Сервион засомневался: а вдруг он ошибся?
— Ну и дела! — воскликнул Амедей и повернулся к Паскалю. — Ты знаешь этих типов?
— Нет.
— А ты, Жан-Батист? — спросил он у Мурато.
— Первый раз про них слышу, Амедей.
Шарль Поджио не стал ждать, когда его спросят, и сказал:
— Я тоже ничего не знаю.
Комиссар в бешенстве стукнул кулаком по столу и крикнул:
— Прекратите эту комедию! Это недостойно корсиканцев!
— Ты начинаешь действовать мне на нервы, малыш, — проворчал Амедей.
— Что?!
— Ты начинаешь действовать мне на нервы, понятно? Я не в том возрасте, чтобы позволять всяким желторотым мальчишкам разговаривать со мной таким тоном!
— А если я посажу вас, чтобы вы научились уважать полицейских, находящихся при исполнении служебных обязанностей?
