Сенталло пожал плечами. Наверняка записка – от Херлеманна и его банды. Скорее всего ее написала одна из служащих. Неужели они считают его настолько глупым, чтобы угодить в такую грубую ловушку? Людовик ни за что не пошел бы на свидание, не вызови его после обеда Энрико Шмиттер. И, пока судья произносил речь, Сенталло снова переживал сцену, происшедшую в кабинете директора персонала.
– Садись, Людовик.
Шмиттср называл Сенталло на «ты», ибо с тех пор, как нашел его и вытащил из нищеты, относился к молодому человеку почти как к сыну.
– Знаешь, я очень горжусь тем, что сумел наставить тебя на путь истинный. Ты хороший парень, Людовик, и все, кому поручено следить за твоей работой, полностью удовлетворены. Я вызвал тебя, чтобы сообщить, что назначаю первым помощником бухгалтера с окладом пятьсот двадцать франков в месяц. Доволен?
– Я бы очень хотел выразить вам всю свою признательность, господин директор, но как?
– Очень просто. Продолжай работать, как ты это делал до сих пор. А теперь, когда ты начнешь получать приличную зарплату, следовало бы подумать и о семейном очаге. В твоем возрасте уже пора. Что ты об этом скажешь?
Людовик, как всегда, пробормотал нечто неопределенное, и Шмиттер счел нужным добавить:
– Я вижу, в этом отношении ты еще не вылечился, а? Послушай, хочешь, мы с госпожой Шмиттер поищем тебе подходящую спутницу жизни? Моя жена наверняка знает немало девушек, которые будут счастливы выйти замуж за хорошего парня. Обдумай мое предложение, а потом возвращайся с ответом.
Спускаясь по лестнице в холл, Сенталло думал, что ему и впрямь надо прибегнуть к помощи Шмиттеров, поскольку у него самого никогда не хватит смелости познакомиться с девушкой. Только что полученное повышение лишь усугубляло одиночество. С какой радостью Людовик сообщил бы приятную новость ожидающей дома подруге! Тут-то ему и пришло в голову, что, возможно, Дженни – вовсе не плод фантазии Херлеманна, а вполне реальное существо. Остановившись на лестнице и цепляясь за перила, Сенталло пытался размышлять логически, но какой-то незнакомый голос как будто кричал в самое ухо, мешая думать, парализуя разум:
– Дженни будет ждать тебя… Неужели ты упустишь такой случай?
Когда он вернулся в свою стеклянную кабину, слегка ошарашенный, словно спросонок, коллеги подумали, что Людовик только что получил от Шмиттера серьезный нагоняй, и многие смотрели на него с сочувствием, ибо в глубине души симпатизировали этому дурню Сенталло. Кто-то даже поинтересовался:
– Что, нелады, старина?
Сенталло лишь вскинул на любопытного затуманенные мечтой глаза и ничего не ответил. Тот пожал плечами и вернулся на место, покрутив указательным пальцем у виска, дабы показать тем, кто наблюдал за этой сценой, что бедняга Людовик еще глупее, чем он предполагал. Совершенно погрузившись в свои грезы, Сенталло ни на что не обращал внимания. Дженни… мираж это или существо из плоти и крови? Могла ли приличная девушка влюбиться в него до такой степени, чтобы пойти на столь трудный шаг? Людовик не понимал, что она в нем нашла, и снова подумал о розыгрыше… Но ему так хотелось верить в существование Дженни… Быть может, она дурнушка? Но какое это имеет значение? Сенталло всей душой мечтал избавиться от одиночества, встретить женщину, которая полюбит его, поймет и вернет веру в себя. Людовик знал, что, если такая удача ему улыбнется, с помощью Шмиттера он сумеет занять важный пост в банке Линденманн. Да, его с удовольствием продвинут, надо только, чтобы он сам этого захотел. Но зачем Сенталло высокое положение, если он обречен на одиночество?
Отбросив сомнения, Людовик незаметно достал из кармана письмо Дженни и, положив среди страниц открытого досье, окинул подозрительным взглядом коллег. Казалось, никто не обращает на него внимания. Людовик убеждал себя, что, задумай Ферди и его приятели всю эту историю, они не спускали бы с него глаз, ожидая реакции. Сенталло перечитал письмо. Каждое слово трогало его сердце. Должно быть, выслушав насмешливый рассказ подруги, девушка почувствовала все его отчаяние и решила, что обрела родственную душу. Людовика окутала волна нежности. Ему не терпелось встретиться с Дженни. Хорошо бы сейчас же обнять девушку, утешить ее, поблагодарить за храбрость и дать клятву, что теперь они вместе устремятся навстречу будущему.
На миг в памяти мелькнуло воспоминание о коварной Аде, словно желая отнять всякую надежду, но впервые в жизни Людовик отогнал видение и даже не почувствовал привычной боли. Кроме того, раз Дженни написала это письмо, значит, в ее жизни нет никого, кто мог бы оспаривать ее у Людовика, как некогда Тео. Тео и его окровавленная голова… Тео и жандармы… Охваченный прежней паникой, Сенталло вцепился в край стола, прикрыл глаза и стиснул зубы, стараясь избавиться от наваждения. Как водолаз, вынырнув на поверхность, жадно глотает воздух, Людовик, очнувшись от кризиса, глубоко вздохнул. И тут ему показалось, что Херлеманн сделал одному из своих обычных сообщников чуть заметный знак. Так эти негодяи все же задумали повеселиться, сыграв с ним жестокую шутку? Вне себя от ярости, Сенталло привскочил с кресла, намереваясь схватить Ферди за галстук и хорошенько вздуть, но, подумав, какой разразится скандал, сдержался – тут даже Шмиттер ничем не смог бы ему помочь. Самое лучшее – ничего не говорить, никак не реагировать, и пусть шутники лопнут с досады, что он не поддался на их удочку. Сенталло снова погрузился в изучение досье. А чтобы наверстать упущенное время, ему пришлось задержаться после работы.
– Осматривавшие вас психиатры пришли к заключению, что вы полностью отвечаете за свои поступки, но в то же время обнаружили склонность к болезненным фантазиям, тенденцию к мегаломании и тягу к импульсивным действиям…
Судья Арнольд Оскар любил набрасывать психологический портрет обвиняемого. И хотя терпеть не мог медицинских экспертов, которые, на его взгляд, слишком часто давали обвиняемым шанс ускользнуть от заслуженного наказания, чувство справедливости не позволяло ему утаить что бы то ни было, могущее помочь или повредить тому, чью судьбу предстоит решать присяжным. Сенталло почти не слушал судью. Как сквозь туман, до него долетали лишь обрывки фраз и отдельные слова. В том числе слово «импульсивный», и молодой человек снова отрешился от происходящего в зале, чтобы вернуться к тому прошлогоднему весеннему вечеру, когда его ждала Дженни.
Может, как раз «импульсивность» и подтолкнула Людовика Сенталло в тот момент, когда в пустынном холле банка пробило семь часов. Он подумал, что, возможно, в эту минуту Дженни ждет его на скамейке в Веттштейнпарке и плачет из-за того, что он не пришел. А вдруг от страха перед насмешниками он, Людовик, пройдет мимо своего счастья? Даже если всего один шанс из сотни, что Дженни действительно существует, разве его не следует использовать? Не сложив досье и покидав их кое-как в стол, Сенталло схватил шляпу и поспешно вышел из банка. Эрни Дюбак окинул его сочувственным взглядом и, отвлекшись от радио, пожелал спокойной ночи. Потом он запер дверь и вернулся к себе в дежурку, думая, что, решительно, бедняга Сенталло не в своем уме.
Когда Людовик, задыхаясь, примчался в Веттштейнпарк, уже пробило половину восьмого. Молодой человек быстро убедился, что на скамейке, где его, возможно, ждала Дженни, уже никого нет. Как
