инструментал, после чего на сцену опять выползла блондинистая Уитни. Она взяла микрофон и снова начала что-то говорить.
— Боже, — сказал Игорь, — второй серии разговорного жанра я уже не вынесу! Мне срочно нужно выпить.
— Дождись конца концерта, — посоветовал Сергей. — Ты же не будешь прямо сейчас вылезать? За такое и пристрелить могут.
— К концу концерта я уже кончусь, — заявил Игорь. — Так что выползаю. Ты не волнуйся, я умею с черными братанами общаться.
С этими словами Игорь встал и начал выбираться на свободное пространство. При этом он непрерывно извинялся, улыбался и даже временами останавливался, чтобы типа как пошутить с «братанами», но те смотрели на него как на пустое место и явно ждали, чтобы он побыстрее свалил. Наконец Игорь выбрался из своего ряда и направился к выходу.
— Игги, видать, цепануло, — заметил Вадик.
— Он никогда не любил Уитни, — открыл страшную тайну Сергей. — Да и вообще — не любит концерты всякой попсы.
— Правильно, — согласился Вадик. — Нужно ходить на джаз.
— Кто о чем, а лысый про баню, — разозлился Сергей, от раздражения исказив старую поговорку.
— Лысым, наоборот, нужно мыться заметно реже, — заметил Вадик. — Что им мыть-то? Башку платочком протер — вот и все мытье головы. Очень удобно. Я вот хотел как-то налысо подстричься, так Маринка не разрешила. Сказала, что любит волосатых мужчин. Мол, вторичный половой признак.
На сцене между тем Уитни закончила передавать привет тете Саре и перешла ко второй песне. От волнения и расстроенных чувств, вызванных плохими отношениями с мужем, Уитни не могла стоять на месте, поэтому села на высокий барный стул, который был поставлен там еще до начала концерта.
Песня, которую она исполняла, предполагала взятие нескольких высоких нот, но с ними мисс Хьюстон обошлась весьма небрежно: в первых двух припевах она эти ноты взяла на пару октав пониже, а в третьем Уитни, сделав вид, что она охвачена певческим экстазом, повернулась на барном стульчике спиной к залу, воздела руку кверху, и нужную ноту очень чистенько взяла девушка из подпевки.
— Пошлый номерок-то, — заметил Сергей. — Прям как в старые времена, когда рыцари, исполнявшие серенаду в честь дамы, сажали кастрата в кусты, чтобы тот в нужный момент выдал высокую ноту.
— Ты о чем? — недоуменно спросил Вадик. — Какие, к черту, рыцари?
— Я про Уитни, — объяснил Сергей. — Ни одной высокой ноты не берет. Поворачивается к подпевке, и кто-то из них за нее вытягивает. Ты что, не заметил?
— Нет, — признался Вадик. — Да мне на самом деле пофиг. Я попсу вообще не люблю.
— А мне не пофиг, — вздохнул Сергей. — Я ее люблю. Ну, то есть любил. Раньше.
В этот момент мадам Хьюстон допела песню, сорвала аплодисменты, взяла с колонки бокал с каким-то напитком и припала к нему.
— А тетка не дура выпить, — раздался голос Игоря, который вернулся к друзьям, причем на этот раз без всяких церемоний с «братанами».
Сергей посмотрел на друга. Тот раскраснелся, улыбался во весь рот, и от него вкусно пахло бурбоном.
— Один двойной или два двойных? — поинтересовался Сергей.
— Да что я, алкаш, что ли? — возмутился Игорь. — Один двойной. Потом одинарный. Потом еще одинарный. Зато теперь я могу слушать эту Уитни в полный Хьюстон. Кстати, где она?
На сцену в этот момент вышел какой-то толстый негр в очках, который взял микрофон и запел Change the World Эрика Клэптона.
— Не понял, — сказал Игорь. — Что-то она как-то резко изменилась. Паричок, что ли, сняла?
Сергей пихнул его в бок, чтобы Игорь замолчал.
— О! — обрадовался Игорь, прослушав куплет с припевом. — Да я за этого пузана сотню хьюстонов отдам. Кто такой, почему не знаю?
— Понятия не имею, кто это, — сказал Сергей. — Дай песню дослушать, классно же поет.
Мужик между тем действительно пел отлично: у него был хороший бархатный баритон, а манера исполнения звучала даже эффектнее, чем у Клэптона.
Впрочем, негры в зале хлопали ему на порядок менее восторженно, чем своей Уитни. Зато трое друзей аплодировали вовсю и даже орали «Браво!».
На сцену снова вышла Хьюстон и представила мужика — это оказался ее кузен.
— А еще говорят, что на кузенах гениев природа отдыхает. Да он поет на порядок лучше нее, — раскипятился подогретый алкоголем Игорь. — Дайте мне имя этого парня — я куплю все его диски!
— Она же его назвала, — сказал Сергей. — То ли Барри, то ли Бобби.
— То ли Чак, — сказал Вадик. — Но фамилия — не Хьюстон.
— В общем, Джедедайя, — подытожил Игорь. — Короче, имени певца мы не знаем. Фамилии тоже. Но подвиг его бессмертен — это же надо было так круто Change the World изобразить.
— У тебя просто эйфория на фоне четырех дринков и халтуры мисс Хьюстон, — объяснил Сергей.
Между тем Уитни снова запела. На этот раз она даже сумела простоять на сцене, не садясь, первый куплет и припев. Но потом сдуру полезла по тонам вверх, дала заметного «петуха», махнула рукой ансамблю — и тот сделал длинный проигрыш, во время которого певица что-то долго прихлебывала из бокала.
— Мужики, но вообще это дикое позорище, — сказал Игорь. — Если это называется настоящим американским шоу, то ее уделает даже Киркоров. Света нормального нет, звук поганый, певица не только спеть ни черта не может, но даже на сцене стоять не в состоянии. Что это вообще такое?
— Да, зрелище то еще, — согласился Вадик. — То ли дело — джаз.
На сцене Хьюстон кое-как допела песню, опять зарядив вместо себя подпевку, сорвала аплодисменты и снова припала к бокалу.
— Нет, нам-то не особо обидно, — продолжал кипятиться Игорь. — В конце концов, это Атлантик- Сити, да и за билет мы заплатили чуть больше ста баксов. Хрен с ними. Мы сейчас уйдем, оттянемся в казино и все такое. Но представляете, что будет, когда эта блондиночка припрется в Москву с концертами? В Кремлевский дворец! Люди купят билеты в партер по цене от пятисот до двух тысяч баксов и там увидят вот такое! Будет же смертоубийство!
В этот момент к сцене толстая негритянка подвела маленькую девочку. Ее усадили на край сцены и сунули микрофон. Уитни объявила, что это ее дочь Кристина и что девчушка сейчас споет.
— Твою мать, — сказал Игорь. — Я не верю собственным глазам.
Заиграла музыка, и Кристина стала что-то завывать совершенно кошмарным голосом.
— Пошли отсюда к чертовой матери, — скомандовал Игорь. — Уже четко понятно, что мамаша ни черта спеть не может, а вот зачем нам за свои же деньги слушать дочек, нянь, осветителей и ее водителя, я совершенно не понимаю. Пошли.
Вадик послушно вскочил, ему было на все наплевать, да и Сергей поднялся, понимая, что Игорь полностью прав: этот концерт кроме как несусветным позорищем назвать было нельзя.
Впрочем, похоже, что только они реагировали на происходящее столь негативно. Негры в зале по- прежнему улыбались, взрывались аплодисментами и орали: «We love you, baby!» Их вполне устраивало завывание дочки, они были готовы слушать водителя, повара и даже садовника.
— Я этого никак не могу понять, — признался Сергей, когда они засели в ближайшем баре с выпивкой. — Они не только не ушли с концерта, но ее даже не освистали. А это не просто халтура, а несусветная халтура. Проще ей было выползти на сцену, сесть на стул и врубить диск со своими старыми записями, где она еще в голосе была. Но как можно так позориться-то?
— У меня есть одна мысль по этому поводу, — заметил Игорь, прихлебывая из своего бокала. — Я просто вспомнил, как ходил в «Сатирикон» на концерт Аркадия Райкина летом восемьдесят седьмого года. Аркадию Исааковичу было тогда семьдесят пять лет. Ему было тяжело не только играть — ему ходить было тяжело, и он старался больше сидеть. Конечно, это была уже только тень замечательного артиста. Но публика, разумеется, не только не освистала его, но и встречала и провожала бурными овациями. Все
