метро езжу редко… Но теперь, когда его обнаружил…
Он закрыл лицо руками. Тирен не нарушал молчания, терпеливо ожидая, пока Винге возьмет себя в руки. Наконец тот справился с собой, с глубоким вздохом вновь опустил руки на колени и ничего не выражающим взглядом посмотрел на Тирена.
— Вот и все,— произнес он.
— Почему ты принимаешь эту чепуху так близко к сердцу? — искренне удивился Тирен.
— Для человека в моем положении…— начал Винге.
— А для человека в положении Вульфа? — парировал Тирен.— Да этот небольшой скандальчик — не более чем прикосновение крыла бабочки, хотя, может, слово «прикосновение» здесь и не совсем подходит. Ты никогда не пытался взглянуть на все это под углом сравнения с бурными похождениями Вульфа?
— Но ведь я думал, что так и должно быть. Это создавало ему особый ореол.
— Нет, мой друг, тут ты не прав,— Тирен прервал его, подняв ладонь вверх,— определенному кругу он, разумеется, нравился, однако можешь быть уверен, за ним внимательно наблюдали. Еще
Винге сидел в глубокой задумчивости. Снова взяв бокал, он отхлебнул немного успокаивающего напитка.
— Я кое-что тебе покажу,— неожиданно сказал он. Отставив бокал, он изогнулся, чтобы удобнее было засунуть руку в карман пиджака, вынул оттуда записную книжку и положил на стол перед собой. Тирен сразу же узнал ее и настороженно посмотрел на Винге:
— Где ты ее взял?
Слегка помедлив, Винге собрался с духом и твердо ответил:
— Я украл ее у Виктора. Точнее, из ящика его письменного стола.
— Когда?
— В тот вечер, когда его убили.— Винге стиснул зубы, и на скулах его заиграли желваки.— После того, как ты позвонил и сказал мне, что он мертв, я приехал сюда. Ты ведь сам предложил мне.— В голосе его послышалось что-то похожее на упрек.
— Я?!
— Ты сказал, что мне самому теперь лучше знать, как поступать. А тут еще и мама начала подзуживать. Я сел на электричку и добрался до города, а потом пересел на метро. Здесь я был в половине восьмого.
— И что ты тут делал?
— Я прошел в свой кабинет, сел и стал читать. Однако с чтением у меня не клеилось — я никак не мог сосредоточиться. Как будто бы все вокруг вдруг разом изменилось. Потом я подумал об этой книжице: моя судьба была в руках Виктора — скандал, который он все время с наслаждением описывал, сопровождая его гадкими намеками и мерзкими шуточками, даже в присутствии посторонних — слава Богу, что хоть никто ни о чем не догадывался.
— Так ты, выходит, знал, что он собирает на тебя компрометирующие материалы?
Винге покачал головой и закусил губу. Зубы у него были чрезвычайно мелкие, острые, но при этом ослепительно белые.
— Не совсем так,— ответил он.— Точно я этого не знал вплоть до понедельника. В тот день я пришел к нему за кое-какими сведениями. «Возьми договор о торговле и найди там сам»,— сказал он мне. Он был страшно раздражен. Потом он вынул из ящика вот эту книжицу и прочел мне вслух несколько строчек. Это подействовало на меня, как удар кулаком в лицо. Я спросил его, чему он так радуется. Он ответил: «Радуюсь? — да нет, радоваться тут действительно нечему. Все это очень, очень плохо…» Ты, разумеется, понимаешь, что весь день после этого я был сам не свой.
Молчание длилось не больше секунды.
— Продолжай,— попросил Тирен.
— Я остался после окончания рабочего дня и дождался, пока все уйдут из отдела. Тогда я прошел в его кабинет.
— Он был не заперт?
Винге кивнул.
— Он никогда его не запирал. Говорил, что это препятствует нормальному общению и мешает уборке помещений.— В глазах его появились искорки смеха.— Продолжать? — Тирен кивнул.— Я выдвинул ящик стола, достал книжку, сел в его кресло и начал читать. Десять — пятнадцать первых страниц были полны каракулей с перечислением разных гадостей, мелочных придирок; отметил он там и пару серьезных ошибок с моей стороны, которые, впрочем, я давно уже исправил. Все это аккуратно датировано и снабжено комментариями. Были там намеки и на… на мою личную жизнь. Например, что женщины меня не интересуют. Другие гнусности, гадости, наконец, откровенная ложь. Я чувствовал, как во мне поднимается волна ненависти. Мерзость! Если бы
Тирен напряженно вслушивался в этот поток слов. Он заметил, как пылкий поначалу тон Винге и негодующие жесты сменились вполне здравыми, холодными рассуждениями о контрмерах. Набрав побольше воздуху в легкие, он внушительно начал:
— А ты знаешь, что из всего, с чем мне пришлось столкнуться во время этого расследования, те обстоятельства, о которых ты сейчас рассказываешь,— самые подозрительные? У тебя нет алиби. Зато есть мотив…
Он хлопнул рукой по записной книжке. Винге слабо улыбнулся.
— Да, знаю. Но, мне кажется, ты должен понимать, что будь я убийцей, едва ли я стал бы рассказывать тебе все это. Согласись, то, что я говорю,— своего рода психологическое алиби…
— Будущее покажет. А что было дальше?
— Во вторник я Виктору ничего не сказал. Пытался держать себя как обычно. Как я уже говорил, я отправился домой. И кстати, насчет алиби…— Он засунул два пальца в нагрудный карман пиджака и вытащил мятый использованный билет в кино.— Это единственное материальное алиби, которое я могу представить. Я действительно пришел домой за несколько минут до твоего звонка. А потом, когда ты сказал мне, что Виктор мертв, я понял, что у меня появился шанс избавиться от этой книжки.— Он снова потянулся к бокалу.— Да, если б не шерри, не знаю, что подвигло бы меня на эту исповедь. Сколь! — И, не дожидаясь ответа, одним глотком осушил бокал.
Тирен смотрел на черную книжицу на столе. Казалось, что она парит над его поверхностью. Когда он увидел ее у Вульфа, тот назвал ее «Бесчестные свидетельства о Винге»; он все еще помнил то отвращение, какое она тогда в нем вызвала. Если все было так, как говорил Винге, он не мог чувствовать ничего, кроме симпатии, к этому человеку, тем более что ему наверняка пришлось выдержать трудную внутреннюю борьбу с самим собой, прежде чем решиться рассказать обо всем.
— Да-да,— рассеянно сказал он, поднялся и принялся расхаживать по комнате.— Можешь взять с