более подробно. Почему я вообще согласился на это знакомство? А родители Секо хоть что-нибудь знают? И все бормотала, бормотала себе под нос: «Ну, я, право, не знаю», или: «Нет, это просто смехотворно».
Я честно отвечал на ее вопросы. Объяснил, что привык встречаться с потенциальными невестами, — только чтобы отвязаться от матери, — и не собирался продолжать отношения с Секо дальше первой, официальной встречи. Вспомнил даже, в каком отвратительном настроении пребывала Секо в тот день.
За все время свидания она ни разу не улыбнулась. На ней было новехонькое белое платье, но каждым жестом, каждым движением своим она явственно давала понять, что красивый наряд не доставляет ей ни малейшего удовольствия. Она постоянно хмурилась. Не то чтобы Секо выглядела сердитой или раздраженной — нет, скорее, она смахивала на маленького зверька, которого загнали в угол охотники. И что-то в ней по-настоящему меня зацепило! Глаза ее, широко распахнутые, походили на глаза Кона. Я только и ждал, когда представитель брачного агентства в соответствии с правилами игры объявит наконец, что «настало время дать молодой паре поговорить с глазу на глаз».
Когда нас оставили наедине, помню, первым, что я сказал ей, было:
— Это покажется чудовищно невежливым, однако, боюсь, я не имею намерений вступать в брак.
Довольно долго Секо пристально смотрела на меня. Потом сказала:
— Вот смешно! Я тоже замуж не хочу.
На этом месте повествования меня перебила Мидзухо:
— Отлично, но тогда зачем же?..
Слова ее прозвучали совсем не вопросительно, скорее — сердито и обвинительно. Макароны под соусом из тушеных овощей, которые она заказала, так и стояли почти нетронутые перед ней на столике. Она вздохнула. «Очень жаль, что вы вообще рассказали мне все это», — крупными буквами было написано у нее на лице.
Тесть мой поджидал меня в гостиной, нервно попыхивая сигаретой. Принесенная им из машины пепельница была уже забита окурками.
— Здравствуйте. Спасибо, что заехали, — произнес я с поклоном.
Он кивнул. Придавил в пепельнице недокуренную сигарету. Его усмешка ничем не напоминала то выражение дружелюбия и сердечности, которое я видел на его лице раньше.
— Секо в ванной.
В ванной?! Я тотчас же за нее встревожился… однако не успел даже пошевелиться, как тесть меня остановил.
— Сначала я хотел бы кое о чем с тобой поговорить. Это ненадолго. Сядь.
— Позвольте приготовить вам чаю, — сказал я, но у него не было настроения ни следовать формальностям, ни вести светские беседы.
— Нет. Я просто хочу поговорить.
Бежать было некуда. Я взял себя в руки и сел напротив него.
— Сегодня ко мне на работу приезжала Мидзухо, — начал он. — Она пересказала мне кое-что из того, что вы с ней обсуждали, и, откровенно говоря, я — в состоянии шока.
Он помолчал. Смерил меня взглядом.
— Надеюсь, это неправда?
Он был одет в белую тенниску и серые брюки. У него намечалось небольшое пивное брюшко. Он уже начинал лысеть и носил очки в черной оправе.
— Это правда, — ответил я, глядя в эти очки.
— Нет, погоди. Как такое может быть правдой? — Он казался расстроенным. — Я пытаюсь выяснить — и, прошу, не пойми меня превратно — действительно ли ты… гомосексуалист?
Он вскочил с дивана. От возбуждения он не мог усидеть на месте.
— Ради всего святого! Вы ведь познакомились через брачное агентство! Не припомню, чтобы об этом было написано в твоей анкете или в твоих справках о здоровье. Ты на полном серьезе сообщаешь мне, что мой зять не… не настоящий мужчина?! Это нелепость, абсурд. Надеюсь, ты не рассчитываешь, что я тебе поверю?
Далее он заметался из крайности в крайность — то бомбардировал меня гневными заявлениями, то переходил на умоляющий шепот. К примеру, обрушив на меня высокопарное обвинение в том, что я самозванец, немедленно принимался жалобно шептать:
— Пожалуйста, нет, нет, только не это!
Только не это! Только не такой порядочный молодой человек, как я! Такой просто не может вдруг оказаться гомиком!
Я молчал. Краем уха слышал гудение холодильника на кухне. Мой тесть снова сел на диван и понурил голову с совершенно безутешным видом. Довольно долго ни один из нас даже не шевельнулся.
— Я ухожу.
Он резко вскочил, надел пиджак и прошествовал к двери, не удостоив меня даже взглядом. Я услышал, как, надевая туфли в прихожей, он бормочет:
— Что же мне прикажете жене сказать?
Глядя в пол, я встретил его уход молчанием. Хлопнула дверь, гулкий металлический удар отрикошетил от стен холла.
— Привет, Секо, я дома. — Я полагал себя обязанным ей сказать. — Твой отец только что ушел.
— Да? — Секо смотрела на ванну.
Разграфленный белый лист бумаги, прибитый кнопками, висел у раковины, но ванна оказалась слишком велика для успехов в скоростных заплывах. Золотая рыбка так ни разу и не переплыла ее из конца в конец.
— Думаешь, сегодня у нее получится? — спросил я, но Секо не ответила.
Да, особых надежд не было — рыбка лениво дрейфовала на поверхности, почти не двигаясь.
— Если ты самозванец, — Секо говорила, следя глазами за рыбкой, — то и я тоже самозванка. Ведь правда?
Лицо у нее было серьезное, брови нахмурены.
— Мой папочка, похоже, просто совершенно не врубается.
Она пыталась меня приободрить, и внезапно я почувствовал себя жалким и одиноким. Я стоял и смотрел на спину Секо. На ее длинные волосы. На узенькие плечики. На слегка обветренные пятки.
Позже, тем же вечером, мой тесть позвонил нам. Сказал, что собирается приехать в воскресенье.
— Вместе с женой, — добавил он. Голос его звучал гораздо спокойнее, чем днем, но так и звенел от гнева. — И я был бы очень признателен, если бы твои родители тоже присутствовали. Потрудись поставить в известность Секо.
— Непременно поставлю, — заверил я, но необходимости в этом не было. Прижавшись ушком к трубке, затаив дыхание и насупившись, Секо стояла рядом со мной. — Да, конечно. Значит, послезавтра. После обеда. Да, естественно, мы будем дома.
Я повесил трубку, и Секо рывком вытащила телефонный штепсель из розетки.
— Полагаю, хоть завтрашний день мы можем прожить тихо и мирно, — отрезала она.
Воскресенье наступило слишком скоро. За завтраком Секо с каменным безразличием на лице ела собственноручно приготовленный морковный салат с лапшой, я же совершенно лишился аппетита. Я выпил три чашки кофе. Пролистал газеты. Пытаясь как-то успокоиться, до блеска перетер кастрюли. На улице стояла восхитительная погода. Женщина из многоквартирного дома напротив нашего вывесила проветрить на балконе футон.
Родители мои прибыли в одиннадцать — на два часа раньше срока. Мать сняла туфли на высоких каблуках и аккуратно поставила их возле двери.
— Как же сегодня жарко, — сообщила она, когда мы расселись в гостиной.
— Рада, что мы приехали первыми, — сказала матушка.
Они, конечно, держались напряженно, но, к облегчению моему, гораздо спокойнее, чем можно было ожидать.
— А как поживаешь ты, Секо? — спросила мать, оскаливая алый рот в улыбке, и протянула небольшой
