американские флажки, чтобы курица-иностранка чувствовала себя, как дома.
На перроне шла репетиция городского оркестра. Крупные животные играли на рожковых инструментах, но все же громче всех раздавались звуки флейт и кларнетов, на которых играли малыши. Слышно было также, как кузнечики и сверчки водили смычками.
Неподалеку шла спевка хора певчих птиц, музыка удавалась им на славу. Больше всех волновались певшие вместе с ними бараны Альрик и Ульрик, исполнявшие сольную партию. Господин Нильссон написал гимн в честь мисс Люнт на мелодию песенки «Бэ, бэ, белый ягненочек…», и оба брата время от времени блеяли:
Альрик и Ульрик сначала не хотели петь эту песенку, так как не были уверены, достанется ли мисс Люнт хотя бы ложка каши, если она выйдет замуж за Кукареку-Петруса. Но Стихоплет-кузнец так огорчился из-за того, что его стишок не понравился баранам… И они согласились спеть. Поэтому-то и поднялся в то утро такой небывалый шум на железнодорожной станции.
— Бум-бом, бум-бом, бум-бом, — звучал оркестр.
— Ля-ля, ля-ля, ля-ля-ля, — выводил трели хор певчих птиц.
— Привет, привет, красавица… — блеяли Альрик и Ульрик.
— Хотим видеть мисс Люнт! — кричали малолетки, терявшие терпение из-за того, что поезд так и не приходил.
Но вскоре Ролик Рельс получил депешу, что поезд на подходе. Все напряженно ждали. Наконец запели рельсы, и там, вдали, показался поезд, который вез мисс Люнт-Капризницу.
Ролик Рельс махнул красным флажком, и поезд остановился. Дверь вагона открылась.
Животные вытянули шеи. Но это была не мисс Люнт. Вместо нее из вагона выскочили четыре здоровенных бульдога. Они злобно оглядели встречающих и поманили к себе господина Нильссона.
— Мы — псы-телохранители мисс Люнт, — рыкнул один из бульдогов. — Все в порядке?
— Да, господин пес-телохранитель, — произнес бык, от удивления забыв зарифмовать свой ответ.
Бульдог повернулся к вагону, и оттуда вышла мисс Люнт.
— О-о-о-о-о-о-о! — дружно простонали животные. — Какая красавица!
Курица была и впрямь прелестна. Перья ее так и блестели на солнышке. Голова была напудрена; у нее были длинные черные ресницы и накрашенный алой губной помадой клюв. И в тон ей даже когти были намазаны таким же алым лаком.
Она приветливо улыбалась.
— Хеллоу! — прокудахтала она.
— Это означает по-английски: «Привет!» — перевел один из бульдогов. — Мисс Люнт еще не очень знаком язык, на котором кудахчут шведские куры.
Курица продолжала кудахтать что-то непонятное. Но телохранители перевели, что, приезд в Швецию ей приятен.
Господин Нильссон уже не в силах был сдерживать малышей. Они подбежали к ней, желая взять автограф. Мисс Люнт, смеясь, подписывала их бумажки. Теленок Щелк фотографировал так усердно, что пот лился с него рекой. Редакторша Утка строчила без устали, и скоро у нее кончилась бумага.
Когда немного улегся переполох, мисс Люнт недовольно спросила:
— А где же Кукарека-Петрус?
— Да, где же петух? — Животные посмотрели друг на друга. В общей суматохе о нем позабыли.
— Чудно! — сказал конь Мешок. — Может, с ним что-нибудь случилось?
— Надо поискать его дома, в курятнике, — предложил Сё. — Поедем и посмотрим.
В курятнике вначале никто не показывался, но после того, как Макс посигналил, выскочил Кукарека- Петрус.
Какой же у него был вид!
Только-только проснувшийся, с торчащими во все стороны перьями, предстал он перед гостями.
— Это и есть ваш красавец Кукарека-Петрус? — вскричала мисс Люнт. — Да ведь это урод, каких свет не видывал!
И грохнулась в обмороке на землю. Один из бульдогов подскочил к Петрусу.
— Ты что, шутки шутишь, петух несчастный! — рявкнул он. — Это тебе дорого обойдется!
Петух трясся от страха.
— Не-е-т! Не-е-т! — пронзительно закричал он. — Я не шучу! Но кто-то взял мою гребенку и выключил будильник.
— Г-р-р-р, — заворчал бульдог, и у Кукареки-Петруса подкосились ноги.
— Быстрее отсюда! — скомандовал пес Максу. — Езжай как можно быстрее!
Они внесли мисс Люнт в машину и укатили.
Рядом с курятником осталась лишь туча пыли…
Кукарека-Петрус встрепенулся и тут же нашел свою гребенку.
— По правде говоря, жаль его, — сказал То. — У него и в самом деле несчастный вид!
— Теперь он, может, перестанет воображать, — равнодушно ответил Сё.
Пес оказался прав. После этого происшествия Кукарека-Петрус перестал задираться. Он не говорил больше о своем гареме со всеми своими женами и, когда кто-либо напоминал ему о мисс Люнт, он только и отвечал:
— Лучше быть мужем десятка куриц в Городе Авось да Небось, чем одной — в Америке.
Кто сыграл с ним такую шутку, он никогда вслух не произносил. Однако и петух, и прочие обитатели Города Авось да Небось подозревали, что без проказников То да Сё дело здесь не обошлось.
Четвертого июня Город Авось да Небось облетела новость: господин Нильссон болен.
У барана Холмфрида как раз было застолье по случаю именин, и всех гостей очень расстроило это событие.
Лошади в кузнице нетерпеливо били копытами. Животные-малыши, обычно наблюдавшие, как работает кузнец, собрались в парке у аттракционов.
— Бедный Стихоплет-кузнец, — говорили они. — Бедный господин Нильссон. А мы ведь предчувствовали, что этим все и кончиться.
Что же случилось со славным быком?
Да, рифмовать он больше не мог. В городе заметили, что у господина Нильссона последнее время случаются нелады с рифмами. А теперь стало так плохо, что дальше некуда…
Бык, совсем несчастный, лежал в кровати.
повторял он своей жене, корове Куливии.
— Ах, какое же я бесчеловечное создание, — горько мычала она. — Мне надо было лучше ухаживать за ним. Я одна во всем виновата.
Другие животные пытались утешить ее, но ничего не помогало.
