ученику и ассистенту Петру Гарникову. Внимательно посмотрев на него, он уточнил: — Я спасу людей от откровения Иоанна, то бишь Апокалипсиса, и экспансионных поползновений всяких там религиозников и их безначального и единого папы.
— Чего? — испуганно сглотнул слюну преданно глядевший на учителя Петр Гарников.
— Ничего, — отмахнулся от него самозалегендированный Алексей Васильевич. — Кто там у нас на очереди?
— Пуля в центре головы, — сразу же стал собранным Петр Гарников. — Голова принадлежит Долматову Ивану Михайловичу, главе «Донэнерго».
— Давай его в операционную, — хмыкнул Алексей Васильевич. — Посмотрим, как у него все в мозгах перепуталось.
Алексей Васильевич Чебрак устроился в Ростове-на-Дону хорошо, даже лучше, чем в Москве. В тороватом южном городе было легче и проще стать неприкасаемым. Весть о волшебных хирургических руках и проникновенно-точном диагностическом чутье нового доктора молниеносно облетела сначала властные, а затем предпринимательские и интеллектуально-криминальные круги южной столицы. Блестящие операции по шунтированию сердца, проведенные им замполпреду президента, мэру города, районному прокурору и криминальному авторитету из хитровато-простецкого Батайска, города-спутника Ростова, были настолько успешными, что даже вызвали задумчивую зависть у лучших кардиохирургов ЦКБ, куда на всякий случай съездил провериться прооперированный Алексеем Васильевичем замполпреда президента по Южному округу.
— Мало того что он прошунтировал ваше сердце отлично, — сказал ему ведущий кардиолог страны, — но он еще каким-то образом омолодил непонятным трансплантатом вашу сердечную мышцу. Против него нужно возбудить уголовное дело по факту незаконной трансплантации. Где он взял фрагмент сердечной мышцы? Где эта улица, где этот дом, где этот труп, что зарезали в нем?
Замполпреда слегка возмутился и с укором посмотрел на высокопоставленного кардиолога.
— Я понимаю, — уловил его взгляд доктор, — можете не беспокоиться. Ни один настоящий доктор не настучит на коллегу с такими новаторскими методами работы. У нас цеховая солидарность во много раз круче мафиозной круговой поруки в сицилийском исполнении. Вот я сейчас вздумаю вам вскрыть, — ведущий кардиолог ЦКБ заметно увлекся, — грудную клетку, чтобы выяснить, что же трансплантировал в сердечную мышцу этот ваш ростовский кудесник, и все мои коллеги одобрят этот поступок, даже несмотря на летальный исход.
— Какой исход? — Замполпреда Фокин на всякий случай отступил к двери кабинета и взялся за ручку. — Летательный?
— Одним словом, хорошо вам сделали операцию, — взял себя в руки кардиолог, — во много раз, как ни обидно в этом признаваться, лучше, чем сделали бы мы.
Неугомонная, очарованная тайнами бытия и запредельности натура Алексея Васильевича Чебрака, явившаяся Ростову-на-Дону под маской Лутошникова Василия Алексеевича, не знала ни покоя, ни удовлетворенности. Ему не хватало дня, и он целыми ночами оперировал раненых из Чечни в госпитале Северо-Кавказского военного округа, беря на свой операционный стол только приговоренных к ампутации конечностей и безнадежных. Он отменял эти приговоры и восстанавливал право на жизнь у безнадежных. Вскоре о чудо-докторе заговорили в Москве, и московские врачи с удивлением узнали в нем некогда популярного нейрохирурга. Более того, совсем неожиданно на его имя пришло приглашение на форум академиков-аскетов в Женеве. Естественно, за приглашением стояли научные интересы устроителей, но на таких форумах всегда можно встретить, например, какого-нибудь доктора-«орилонтолога» из ФСБ.
— Если это Лутошников, то я бразильский плантатор, — сказал полковник Веточкин директору ФСБ. — Это Чебрак из бывшего УЖАСа, чиповнедритель, его надо взять под опеку, как ценный кадр, или сразу ухнуть, чтобы нервы не портил.
— Следите за лексикой, полковник, — поморщился недавно назначенный новый глава ФСБ, — что за «ухнуть»? Бандитство какое-то, мы же не из Министерства социальной защиты. Нам «ухнувший» Чебрак не нужен, и вообще, — директор ФСБ встал и прошелся по кабинету, — я тебе поручаю работу с бывшими подданными УЖАСа, хватит им отходить от шока.
— УЖАС самораспустился, — заметил Веточкин, — но вы, конечно же, правы. А раз так, выбейте лишнюю штатную должность для одного очень нужного и хорошего человека. Для работы с контингентом бывшего УЖАСа мне нужен помощник и генеральская должность.
— Карьерист ты все-таки, Тарас, — укоризненно посмотрел глава ФСБ на подчиненного. — Тебе же месяц назад полковника присвоили, орден дали, премию целых… целых… — Он нахмурил брови, заглянул в листок и недоумевающе спросил у Веточкина: — Что, всего полторы тысячи?
— Без вычета налогов, — с глубоко запрятанной иронией ответил Тарас Веточкин и уточнил: — Грязными.
— Не иронизируй. — Видимо, директор ФСБ принял какое-то решение. — Ладно! Создаем новый отдел, присваиваем тебе генерала, а для увеличения капэдэ попрошу назначить тебя моим заместителем с расширенными полномочиями. Одним словом, делай что хочешь, но мы должны быть абсолютно готовыми к двадцать первому веку. Твой отдел назовем отделом модификаций, а работать будете в режиме «Странники». Кстати, для кого я должен выбивать новую штатную должность?
— Для Стефана Искры, — ответил Тарас Веточкин и объяснил: — Он сейчас живет в Чебоксарах.
Дабы не обижать Пенсионный фонд России, Стефан Искра регулярно ходил получать назначенную ему государством пенсию, тысячу сто десять рублей, как бывшему военнослужащему и ветерану афганской войны. Жил он не в самих Чебоксарах, а в двадцати километрах от них, в Петрунинском районе, в селе Бурашово. Именно на окраине этого села по его заказу и на его деньги в течение нескольких месяцев бригада строителей из Югославии отстроила домик. Сто двадцать квадратных метров жилой площади, со всеми коммуникациями и АГО. Пятнадцать соток территории вокруг дома были обнесены высоким деревянным забором. Во дворе небольшой огород: петрушка, салатик, укропчик, лучок, кинза, редиска. Остальное было занято соснами, карельской березой и бревенчатой, с парилкой, баней.
Весной часть Чувашии покрывается полевыми тюльпанами. Зрелище потрясающее. За особняком Стефана Искры простиралось огромное поле тюльпанов, среди которых бродили священные животные — чувашские розовые коровы. Стефан Искра жил тихо, плавно и задумчиво. После исчезновения УЖАСа он впал как бы в ступор с элементами консервации. В селе его не понимали и поэтому ненавидели. Но Стефан Искра не обращал на это внимания, и по этой причине его не понимали и ненавидели еще больше, но он и на это не обращал внимания. Когда Стефан шел по селу в сторону сельсовета за пенсией, все женщины и девушки изыскивали возможность попасться ему навстречу, взглянуть и сладко вздохнуть от восхищения. А когда он входил в сельсовет, вся женская часть — кассирша, бухгалтер, секретарь и паспортистка — вздрагивала и замирала от демонстративной влюбленности. Пенсионер Стефан Искра был похож на сорокалетнего Алена Делона в роли преподавателя женского колледжа, и на его фоне женихи и возлюбленные сельсоветских девиц, постоянно заскакивающие в уставшее от времени административное здание, чувствовали себя вышедшими в тираж мужичками, тяжело и с потерями пережившими кризис среднего возраста, хотя на самом деле были кровь с молоком и косая сажень в плечах. Все мужское население Бурашова и часть мужчин Петрунинского района спали и видели тот момент, когда они смогут одернуть и унизить проклятого столичного пенсионера и пижона. Впрочем, вскоре такое желание у мужчин села Бурашова исчезло напрочь…
Дом Стефана Искры стоял даже не на окраине села, а на солидном, чуть более полукилометра, отшибе. В последнее время он полюбил длительные вечерние пробежки, удаляясь от села на несколько километров,
