— Мириам?
— Да. Первой была Мириам. Но потом и другие.
Я вдруг поняла, как это было. Так же, как когда Хасан обращался ко мне, и я сразу понимала, хотя сказано-то было всего ничего. Я поняла, что то же самое произошло с родителями. Очевидно. Мириам и кто-то еще мимоходом роняли нужные слова, которые потом проявлялись в сознании и производили нужное действие.
Дневник подсказал мне, что нужно больше узнать о Симоне и Ольге. Почему они такие? Почему они так хорошо нас понимают? Или я ошибаюсь? Во всяком случае, у меня нет никого из знакомых, кто бы так хорошо все понимал. Почему они так много времени уделяли нашему образованию? Другие родители отнюдь не такие.
Я направилась за разъяснениями к отцу. Он работал с бумагами. Я постучала, вошла в спальню. Он сидел за столом, на столе документы.
— Минуту, Рэчел.
Он дописал абзац, поднял голову.
Я уселась на кровать, чтобы лучше видеть его лицо. Настроилась я решительно, но вопрос не подготовила.
Отец повернул ко мне стул, и я увидела, что он сильно постарел. Худющий, седой. Усталый. Я видела, что пришла не ко времени. Свет из окна падал на очки, блики мешали разглядеть глаза. Симон, как будто прочитав мои мысли, снял очки. Я почувствовала к нему прилив нежности и выпалила:
— У меня трудный вопрос.
— Слушаю.
— Я хочу знать, почему вы такие родители.
— Как ни странно… — Он всегда начинает так, когда отвечает на какой-нибудь трудный вопрос. С юмором. — Как ни странно, но этот вопрос занимает и нас с матерью.
— Как ни странно, но я ожидала услышать от тебя что-то похожее. Ты всегда готов к подобным вопросам.
— Пожалуй, — согласился он, крутя очки в руках. В последнее время достать или починить очки все труднее.
— Мать убьет тебя, если ты сломаешь очки.
Он положил их на стол.
— Послушай, Рэчел, мне кажется, ты понимаешь все происходящее не хуже нас.
— Ничегошеньки я не понимаю. — Я начинала злиться. — Странная получается картина. Вот ты и мать и трое маленьких детей живете в Нью-Йорке. Вы хорошие родители, о детях заботитесь. Вдруг приходит какая-то тетушка Мириам Рабкин, покупает детям мороженое и говорит: «Нет, Джорджа не надо в школу посылать, пусть он там и тут похватает знаний слету, и вполне достаточно, а я его пока в музей свожу». А ты сразу ей: «Конечно, конечно, миссис Рабкин, вы совершенно правы, именно так я и поступлю».
Посидели, помолчали. Отец улыбается легко и свободно. На моем лице кривая нервная гримаса. Я подозреваю, что так все и было.
— Примерно так все и было, — соглашается отец.
— Оч-чень хорошо. Отлично. В Марракеше Джордж провел в классе Махмуда Банаки ровно полсеместра. И после этого факты из истории религий Среднего Востока из него сыпались, как из рога изобилия, со дня сотворения мира, если не раньше. Так?
— Так.
— А кто посоветовал послать Джорджа в этот класс?
— Хасан.
— Просто появился однажды утречком и заявил: «Мистер и миссис Шербан, меня звать Хасан и мне понравился ваш Джордж. Очень талантливый парень, и я хочу, чтобы вы сделали то-то, то-то и то-то». А вы сразу: «Конечно, конечно!»
Отец терпеливо улыбался.
— Не забывай, Рэчел, что Хасан появился после целого ряда людей опрелеленного рола.
Услышав это «опрелеленного рола», я получила подтверждение своим мыслям и предчувствиям.
— Да-да, — только и выдавила я.
Отец откинулся на спинку стула, раскачиваясь на задних ножках, глядя на меня. Я глядела на него. И он сказал то, чего я все время ждала от него.
— Пойми, Рэчел, быть родителями Джорджа — означает смотреть на вещи несколько иначе.
— Угу.
— Мы научились этому. Понимаешь?
— Ага.
— Когда это началось, нам с матерью сперва казалось, что мы с ума сойдем.
— Ясно.
— Но мы приспособились. И все получилось.
— Понятно.
Он указал на бумажки.
— Рэчел, мне нужно обязательно закончить эту работу. Если хочешь, чтобы я тебе помог по хозяйству, то давай попозже.
— Не надо. Сама справлюсь.
Попробуй такое не заметить. Когда Джордж изучал в медресе историю религий Среднего Востока, он параллельно занимался еще христианством и иудаизмом, с двумя преподавателями. Да еще с Хасаном. Какие уж тут экзамены, если то, что он проходил, в экзаменационных билетах даже не упоминается. Его для чего-то натаскивают, для чего-то готовят.
Но кто?
И для чего?
Тем временем, братец мой превратился тут в настоящего вождя и учителя молодежного движения, просто с души воротит смотреть на это. Бенджамин тоже ворчит, говорит, что Джордж пижон и задавака. Но Бен, как всегда, ошибается. Его движущий мотив — ревность. Как и мой. Но я-то это сознаю, а он — нет. Меня переполняют эмоции. Злюсь до чертиков. Слежу за собой и злюсь.
А теперь еще и Сюзанна. Кошмар. Мать ее терпит, отец улыбается. Она вульгарна, тупа как пробка. Но втрескалась в Джорджа. Тоже, невидаль. Мало ли кто втрескался в Джорджа! Но почему именно Сюзанна?
Мать вернулась с эпидемии. Я к ней. А она мне:
— Джорджу семнадцать с половиной.
Это все, что она сумела мне возразить. Десять раз за полчаса она мне это повторила. Видно было, что Ольге хочется отделаться от меня, как от надоедливой шавки. «Тяв-тяв — тяв!..» Я к отцу. Он поднял брови и выдал мне, что Сюзанна, видишь ли, обладает весьма и весьма привлекательной внешностью. К черту! Но я не верю, что Джордж с ней спит. Бенджамин по этому поводу придерживается иной точки зрения. Упражняется в остроумии и скабрезных замечаниях. Ага, говорит, они по ночам вместе звезды считают.
Я в лоб спросила Джорджа:
— Ты спишь с Сюзанной?
— Да, — ответил он.
Лучше бы он меня ударил. Я рыдала. Если Джордж спит с Сюзанной, значит, нет ничего святого. Как он мог? Это же оскорбление! Все изгажено, все пропало! Боюсь, что Бенджамин прав. Он обзывает Джорджа героем-любовником. Вот так.
Не одна неделя прошла. Нерадостное время в моей жизни. Бенджамин вдруг ко мне подобрел, водит в кафе, там и Джордж с Сюзанной. Когда мой братец с ней, его не узнать. Веселый, хохмит, смеется. Беззаботный. Показушник. Тошнит меня. И Бенджамин ему под стать. Сдохнуть хочется. Я перестала ходить с Бенджамином. Школу запустила. Мать прицепилась по этому поводу. Потом пришла ко мне ночью. Я не спала, плакала. Я сразу Ольге сказала, что если она по поводу моей ревности к Джорджу, то… Но она говорит, нет, не поэтому. Тогда что? Она сказала, что Джордж не святой, он просто парень восемнадцати
