Карен кивнула, выражая с ней притворное согласие. Что-то ее беспокоило. Она бы отдала все, чтобы увидеть портрет Карла Истмэна.
- Кто?
- Мистер Истмэн.
- Старик Карл? - она с минуту подумала. - Очень пригож в благопристойном смысле. Мне кажется, что он даже в ванной не снимает костюм-тройку, - она рассмеялась. - Тебе нравятся пожилые?
Карен пожала плечами.
- Забавно взглянуть на родителей подруги. На кого из них она похожа?
- Ты считаешь это забавой? - Рина о чем-то задумалась. - Мне кажется, Лейк больше похожа на мать, чем на отца. Но он тоже красив, у него каштановые волнистые волосы и глубоко посаженные карие глаза.
Карен бросила на нее легкий, удивленный взгляд. В школе ее учили определять генетические черты с помощью таблицы Манделя.
- Рина, разве нормально, что у двух родителей с карими глазами рождается ребенок с голубыми?
- Конечно, нет, - рассмеялась она.
- Ну, а что ты скажешь о таблице Манделя? Я помню о ней по урокам биологии.
- Она не годится даже для хомячков. Нет, она на самом деле дочь старика Карла. Но они оба чокнутые, и он и она.
Мэтт вернулся поздно. Дома никого не было, но телевизор был включен, и во всех окнах горел свет. Так как не было ни Карен, ни корзины для белья, Мэтт пришел к блестящему выводу, что и та и другая в данный момент находятся в прачечной в подвале, где он и обнаружил Карен, которая перекладывала белье из сушилки в корзину.
- Бедняжка, - мягко сказала Карен. - Ты выглядишь так, словно тебя только что вытащили из-под пресса.
- Ну-ка, давай помогу.
Он взял у нее из рук кучу полотенец. С недовольной гримасой бросил взгляд на часы.
- Боже, неужели уже одиннадцать?
- Конечно. Ну, все прошло хорошо? - она, открыв сушилку под номером три, извлекла оттуда белье.
- В конечном итоге, - взяв простыню за два уголка, он сделал несколько шагов назад. - Ну, а ты как провела день?
- Знаешь, мать Лейк мне показалась с большими странностями.
- Ну, а кроме этого?
- Бегала в поисках работы. Встретила похотливого агента, драматурга, специалиста по порнографии, ни то ни другое не по мне.
Сложив концы простыни, они с Мэттом пошли навстречу. Соединив концы, Карен, слегка наклонившись, сложила простыню надвое.
- Мэтт, о чем ты думаешь?
Он нашел полотенце для рук и начал долго-долго его складывать.
- Ты помнишь о тех маленьких рассказах, которые ты пишешь? - небрежно спросил он.
- Конечно, Мэтт. Но если ты проведешь здесь всю ночь, складывая крохотное полотенце, то мне такой помощи не нужно, - выхватив у него из рук полотенце, она швырнула его в корзину.
- Я тут показал твои рассказики кое-кому на работе…
- Неужели? Да как ты смел! Эти рассказы я пишу только для себя. Это вторжение в частную жизнь. В них же полно глупостей - о моем детстве, о наших взаимоотношениях с тобой, с Лейк, - она замолчала. - Ну… и что они сказали? Нет, нет, не говори! - быстро спохватилась она. - Если кто-то сказал о них что-то чудовищное, то я не желаю слышать этого. Но если отзывы благоприятные и добрые, то тогда я это переживу.
- Всем понравились твои рассказы! - он бросился к ней всем своим длинным телом так стремительно, что чуть не перевернул стоявшую рядом корзину. - Я разговаривал кое с кем… Ну, в общем, они хотят попробовать тебя в качестве сценариста для 'Шарманки'. Конечно, никаких обнадеживающих обещаний, но я уверен, когда они увидят твою работу…
Она со звоном захлопнула дверцу сушилки.
- Я не желаю писать для 'Шарманки'. Я вообще не хочу писать. Я хочу играть на сцене. Ты хочешь задвинуть меня в этот писательский бизнес, в котором я ни черта не смыслю, и таким образом от меня отделаться. Никогда не знала, что ты до такой степени против моей театральной карьеры.
- Твоя театральная карьера, - он открыл дверцу и освободил застрявший носок, - ничего не приносит тебе, кроме горя и нескольких сальных анекдотов, которые ты откладываешь в памяти на будущее. Ты сталкиваешься со старыми развратниками, которые считают, что ты им уже обязана только потому, что ищешь работу. Тебе по душе такая жизнь?
Она расплакалась. Если у Карен и было дарование, то оно заключалось в том, что она никогда не выглядела безобразной, когда плакала, в отличие от многих девушек. Нос у нее не краснел и из него не текло. Она плакала так, как Мэри Пикфорд на заре своей карьеры в немых фильмах. Очень тихо. После двух лет супружеской жизни это был ее лучший кадр, который вызывал только симпатию.
- Ну что же мне еще делать? Все прочие девушки занимаются точно тем же - обходят работодателей, отвергают их приставания. Почему же я не могу это делать, как и они? У меня такое чувство, что я хочу перебраться через реку, а мост смыло быстрым течением. Ну что мне делать?
- Построить мост, дорогая. Становись сама мостом. К тому же куда больше славы в том, чтобы быть ведущим борьбу за существование писателем, чем актером.
- Не знаю, смогу ли я.
- Ну, - пожал плечами Мэтт, - откуда ты знаешь, что не сможешь?
- И этого я не знаю.
- Ну вот видишь? - улыбнулся он. - Фифти-фифти.
Она поцеловала его.
- Я люблю тебя.
- Конечно, любишь. Ты пользуешься моими связями.
- Вовсе нет. Это твоя мужская сила сводит меня с ума… - она опрокинула на него корзину с грязным бельем. - Отправляйся-ка наверх и задай-ка мне перцу, чтобы дух вон!
В пустой комнате продолжал работать телевизор. Словно призрак, возникший в этой маленькой гостиной, среди бумаг Карен и аккуратно сложенных листков с краткими биографическими данными, картотеками Мэтта и старыми номерами 'Варьете', заглядывая в посудины и горшочки, на экране промелькнула фигура Лейк.
- Волшебные духи, - торопливо прошептала она, прижимая маленький флакончик к своей резной, как у скульптуры, щеке, - потому что они хороши как во время любви, так и войны.
Несколько недель спустя Карен села за стол, чтобы написать письмо.
