присутствие мисс Ады и мисс Алисы. Бродя по тихим комнатам, она повсюду находила следы чужой жизни. И неудивительно: ведь бывшие хозяйки провели здесь лет семь — десять.
В комнате, которую Мариетта выбрала для себя, в нижнем ящике платяного шкафа была спрятана изящная плетеная корзинка для шитья, когда-то принадлежавшая мисс Аде. Старая дама или еще кто-то украсил ее каймой, расшитой красными розами. Содержимое корзинки стало для Мариетты настоящим откровением. Она провела добрых два часа, разглядывая пуговицы, кусочки кружев и шелка, а заодно знакомясь с очень практичной мисс Адой, которая ничего не выбрасывала и, более того, раскладывала все обрезки, пуговицы, нитки и иголки по маленьким пакетикам, снабжая каждый подробным описанием. «Хорошие черные пуговицы разных размеров», «Двенадцать больших булавок», «Шнур из серебряной парчи. Три дюйма, с четвертью». Там нашлись и пакетики с наждачной бумагой, в которую ровными рядами были воткнуты булавки с белыми головками, и отличные острые ножницы в бархатном футляре, а на самом дне в выцветших конвертах, перевязанных красной шелковой лентой, лежали прелестнейшие валентинки. Мариетта таких никогда и не видела. Неизвестно, почему мисс Ада избрала одинокую жизнь, но из писем было ясно, что ее любил некий мистер Марлон Бишоп из Иллинойса. Почти полвека назад и на протяжении двенадцати лет он подтверждал неизменность своих чувств к мисс Аде. Жив ли он сейчас, спрашивала себя Мариетта, разглядывая красивые открытки, которые джентльмен сделал собственной рукой. И знает ли он, что мисс Ада умерла? Отказался ли от надежды на взаимность? А может, мистер Бишоп давно переключился на другой объект и его ухаживание имело больший , успех?
Мисс Алиса Ханлан оказалась более общительной особой. Это явствовало из груды писем и открыток, в беспорядке валявшихся в ящике письменного стола. Леди получала их главным образом от знакомых из Бата в Англии, но попадались открытки даже из Мадрида. Тон корреспонденции был довольно фривольным и откровенным, поэтому Мариетта без труда нарисовала в своем воображении облик этой милой и доверчивой дамы.
В доме мисс Ады и мисс Алисы, среди их вещей, она чувствовала себя отлично. Дом был словно создан специально для них троих. Мариетта тоже внесла в него свою лепту: поставила фотографии матери и Дэвида и разложила книги на застекленных полках в гостиной.
Словом, Мариетта начала новую жизнь.
Первые три недели она была слишком занята, чтобы думать о Мэтью. У нее появилось много знакомых: Киркленды, которые взяли Мариетту под свое крыло и «вывели в свет», члены школьного комитета, дамы из церковного комитета, которые на следующий же день после ее приезда пожаловали к ней в дом, преподобный Тальбот и его семья, пригласившие Мариетту на чай.
Мариетта быстро поняла, что здесь ее считают знаменитостью, В этом маленьком городишке каждый знал: вот идет миссис Колл, дочь известного сенатора Хардести и вдова прославленного профессора Дэвида Колла. Кроме того, ходили слухи, что она возглавит школьное дело в Санта-Инес. Это потрясло Мариетту. После смерти Дэвида она страстно хотела вернуться в Калифорнию и приняла первое же приглашение на работу, только бы жить в этом штате. Однако в письме от школьного комитета речь шла только о месте учительницы. А местные видели в ней человека, который сможет организовать систему образования, отвечающую потребностям быстро растущего города, где планировалось построить два новых здания — начальной и средней школы. И самое главное — им нужен был человек, который сумел бы собрать для этого деньги в имеющем вес обществе. Такой человек должен был убедить толстосумов как следует раскошелиться.
Поняв наконец, для чего на самом деле ее пригласили в Санта-Инес, Мариетта чуть не расхохоталась. А она-то еще удивлялась тому, что школьный комитет с готовностью предложил место ей, не имеющей никакого опыта! Даже теперь, проработав в школе месяц, Мариетта не чувствовала уверенности в себе, хотя закончила очень хороший женский колледж. И все же приятно заниматься делом, в котором неплохо разбираешься! Жизнь в Санта-Инес обещала много интересного. Каждый новый день приносил ощущение, что здесь она у себя дома.
Мэтью был прав, сравнивая Санта-Инес с земным раем. Пологие холмы с растущими на склонах дубами издали напоминали поле спелой пшеницы. Этот прекрасный пейзаж очаровывал, манил к себе, от него веяло тишиной и покоем. По вечерам Мариетта сидела в саду, вспоминая голос Мэтью, его лицо, сияющие синие глаза.
«Здесь хорошо по вечерам, особенно после жаркого дня. Ветерок приносит прохладу, и это просто здорово».
Только в эти часы Мариетта разрешала себе думать о Мэтью, о той боли и радости, которые он ей принес. Боль была свежа и нестерпимо остра, но и радость — тоже. Она закрывала глаза, воскрешая в памяти ту последнюю ночь, его нежные, почти благоговейные ласки, дрожь, которая пробегала по всему ее телу от этих ласк. Ничего более удивительного и прекрасного Мариетта не испытывала за всю свою жизнь. А Мэтью?
Ответ напрашивался сам собой. И он был не слишком приятен. Мэтью исчез не попрощавшись. Все понятно! Но Мариетта не задумывалась над этим глубоко по той простой причине, что ей удавалось побыть одной не больше десяти — пятнадцати минут в день, чему очень способствовали Джастис Двенадцать Лун и Либерти Неторопливый Медведь.
Они появлялись и исчезали внезапно, словно привидения. Мариетта не знала, где живут братья Дроганы, где спят и как им удается не отходить от нее ни на шаг. Она знала только, что они защищают ее от возможного нападения со стороны Эллиота Чемберса, и была им благодарна. Ведь Мэтью до сих пор пропадал неизвестно где.
С первого же дня Дроганы установили своего рода дежурство. По утрам они сидели на крыльце, как сторожевые собаки. Мариетта впускала их в дом и кормила. По крайней мере так было наутро после ее приезда, когда на кухне еще оставалось много хлеба, печенья и всякой другой еды, приготовленной Элизабет. Сама Мариетта стряпать не умела. Потом братья появлялись на крыльце в полдень и вечером, ожидая обеда и ужина. Стоило ей расположиться в саду, чтобы предаться мечтам о Мэтью, как кто-то один или они оба нарушали ее уединение. И Мариетте приходилось прерывать свои грустные размышления и посвящать час-другой приятной беседе с охранниками. Несмотря на свой экзотический внешний вид, братья Дроганы были людьми довольно образованными и умными. Мариетта и представить себе не могла, что Джастис, оказывается, уже шесть лет назад закончил колледж Нотр-Дам. Каждый день она приглашала их переночевать в гостиной, но они вежливо отказывались, ссылаясь на то, что предпочитают спать на свежем воздухе. В душе Мариетта была им за это благодарна: что могли подумать соседи, если бы узнали, что два длинноволосых, диковатого вида джентльмена остаются у нее на ночь? Правда, не менее интересно выяснить их мнение и по поводу пребывания упомянутых джентльменов на ее крыльце.
Что же касается Мэтью Кейгана, то Мариетта хотела только одного — поскорее забыть о нем. Пусть он не тревожит больше ее сердце и превратится в дорогое воспоминание. В старости она будет вытаскивать время от времени эти воспоминания на свет божий, как мисс Ада, наверное, вытаскивала из корзинки для шитья воспоминания о своем Марлоне Бишопе. Не важно, увидятся ли они когда-нибудь снова. Надо вырвать эту любовь с корнем, как сорняк, смотреть Мэтью в лицо и постараться ничего при этом не чувствовать. Чтобы выполнить это намерение, Мариетта поклялась себе не общаться с его семьей. Однако скоро выяснилось, что сдержать данное слово совершенно невозможно. Она еще могла вынести общение с младшим братом Мэтью — Джимми, весьма любезным молодым человеком, но с его женой… Элизабет Кейган напоминала ураган. Признаки его приближения заметны, к нему можно подготовиться, но остановить его никому не под силу.
Еда, приготовленная Элизабет, закончилась через два дня. На следующее утро братья Дроганы, сгорая от нетерпения, ждали завтрака на крыльце, а Мариетта орудовала на кухне, пытаясь справиться с печкой. Она поставила на нее сковороду с яичницей и кусочками хлеба, поднесла зажженную спичку к поленьям, и в этот момент в парадную дверь громко постучали.
Рассердившись на весь свет, Мариетта пошла открывать.
— Если вы хотите завтракать, — крикнула она, распахнув входную дверь, — боюсь, придется немного потерпеть.
На пороге стояла молодая женщина и в упор смотрела на нее. Мариетта онемела от неожиданности.
— О, простите, — выдавила она наконец из себя и выглянула на улицу.
