целые века проводят врозь, становясь взрослыми и уезжая из родительского дома раньше, чем другое дитя оказывается в фокусе родительского внимания. В общем, мы раса одиноких детей и, как следствие, очень эгоистичных отпрысков.
— Ты опровергаешь мое предвзятое мнение о том, что вы — мудрая и терпеливая раса.
— Мы кажемся терпеливыми только из-за того, что концепция времени у нас другая. А океаны знания отнюдь не гарантируют мудрости.
Они собрали подковы, которые, соприкасаясь друг с другом, издавали странный музыкальный перезвон.
— Но ты сказал, что твоя семья нетипична? — напомнила Тинкер.
— Моя мать любит детей, и поэтому их у нее много и она не держит их столетиями врозь. Она всегда считала, что момент, когда ребенок становится достаточно взрослым и предпочитает искать себе товарищей для игр самостоятельно, лучше всего подходит для зачатия следующего. Удивительно, но отец обычно с этим мирился. Вероятно, их брак и не выдержал бы такого испытания, не будь они аристократическим семейством с состоянием и владением. — Тинкер знала, что «владение» — это низкокастовые эльфы, служившие в качестве прислуги у аристократических каст, но не разбиралась в механизме этого подчинения. — Владение позволило отцу сохранить необходимую ему дистанцию от такого количества детей.
Узнав, что мать Ветроволка в течение нескольких веков занималась воспитанием детей, Тинкер вспомнила фольклорный образ старушки, которая жила в башмаке, а ее дети рождались из швов.
— Сколько же детей в вашей семье?
— Десять.
— Только десять?
Ветроволк рассмеялся:
— Только?!
— Я думала, может быть, сто, а может, и тысяча.
Ветроволк снова рассмеялся.
— Нет, нет! Отец бы никогда на это не согласился. Даже десятерых он считает большой помехой и готов терпеть их только ради матери. У большинства аристократов вообще нет детей. — В голосе Ветроволка послышалась горечь. — Нет нужды в продолжении рода, когда живешь вечно.
— Да, но это предотвращает быстрый рост вашего населения.
— За последние два тысячелетия эльфийское население только сокращается. Войны, несчастные случаи, периодические самоубийства… Нас теперь в два раза меньше, чем было когда-то.
Это придало теме совсем другой оборот.
— Да, не слишком-то хорошо.
— Конечно. Поэтому я пытаюсь говорить об этом нашему народу. Я очень надеялся на то, что с этой новой землей придет и новое видение мира.
— Надеялся?
— Появление Питтсбурга стало неожиданностью.
Она поморщилась.
— Извини.
— На самом деле оно было благотворным для нас, — улыбнулся Ветроволк. — Трудно заманить наш народ абсолютной дикостью, и немногие готовы преодолеть океан ради весьма незначительных удобств. Однако человеческая культура привлекает молодых и любопытных — тех, кто смотрит на вещи так же, как я.
— Хорошо. — Тинкер вернулась к метанию подков. Ей нравилась эта игра за то, что она располагала к долгим беседам.
— А как насчет тебя?
— О чем ты?
— Ты мечтаешь иметь детей?
На этот раз она промазала капитально: лишь сетка ограды спасла подкову от исчезновения в густой траве.
— Я?
— Ты. Или ты предпочла бы остаться бездетной?
— Нет! — Это была первая реакция на его вопрос, и она не стала ее скрывать. — Просто я никогда не думала о ребенке. Конечно, когда-нибудь я бы хотела иметь одного или двоих, ну, может быть, даже троих детей, но, черт побери, я ведь никогда даже… — Она хотела сказать «не целовалась с мужчиной», но подумала, что это уже неправда. — Ну, ты знаешь…
— Да, знаю, — мягко согласился Ветроволк, чем-то очень и очень довольный, и от его реакции Тинкер бросило в жар.
Она и Ветроволк? Как в том сне?
Ей захотелось где-нибудь посидеть. И Ветроволк, словно прочитав ее мысли, — «Господи, надеюсь, что нет!» — показал на старый, покореженный стол для пикника, врытый рядом с ямкой.
Взбираясь на крышку стола, Тинкер думала о том, каково это было бы с ним: так ли, как во сне, или по- другому.
— Сколько тебе лет?
— Если считать по-эльфийски, то я едва достиг совершеннолетия. А если по-человечески, то я дремучий старец. Мне двести десять лет.
То есть он в 11, 6 раза старше ее. Натан внезапно стал казаться ей чуть ли не ровесником.
— Что, слишком старый? — спросил Ветроволк.
— Нет, нет, совсем нет, если подумать, — заверила его Тинкер.
Эльфы считались взрослыми со столетнего возраста, однако, пока им не исполнялось тысячи лет, попадали в категорию молодых. Молодых эльфов называли трехзначными, потому что их возраст исчислялся трехзначными числами. Таким образом, Ветроволка можно было бы сравнить с человеком, едва перешагнувшим двадцатилетний рубеж. Вот только родился он в 1820-м.
А она для него как та астрономиня, которой отведен особый срок: с одной стороны, короткий, но, одновременно, достаточно долгий для того, чтобы разбить сердце.
Сначала Натан, теперь Ветроволк. Ну и мужчин она выбирает!
— А ты когда-нибудь играла в «девять кеглей»? — спросил Ветроволк, прерывая молчание.
— В боулинг? Ага. Но только с людьми.
— В кеглях я гораздо сильнее!
— Тулу говорит, что люди никогда не должны играть в кегли с эльфами. Потому что для людей это всегда плохо кончается.
— Эта Тулу — настоящий источник дезинформации. Она абсолютно неверно истолковала значение долга жизни.
— Как так?
— Этот долг не твой, а мой, — сказал Ветроволк.
— Твой?
— А как могло быть иначе?
— Во время битвы с завром…
— Ты спасла мне жизнь. Я на миг потерял сознание, а ты, с огромным риском, отвлекла завра, выбив ему глаз.
Она моргала, уставившись на него, а события в ее памяти тем временем менялись местами.
— Но заклятие, которое ты наложил на меня?
— Подстраховка на случай внезапной смерти: я хотел сообщить остальным, как храбро ты сражалась. Тебя бы приняли в мою семью и позаботились бы о тебе.
— О! — Она не знала, что и сказать.
— После того боя мы искали тебя. Но мы думали, что ты мальчик, и расспрашивали всех о «мальчике». Вот никто и не понимал, о ком идет речь.
Как могла Тулу столь неправильно все это понять? А может, она просто лгала все это время? Но зачем?
