— Лёня, — говорю. — Здравствуйте, очень приятно.
Все засмеялись. Но Аринина тётя, конечно, не засмеялась. Она мою руку пожала. Тут смеяться нечему. Мне просто понравилось, как она говорит. Если бы всегда так здороваться. Я, например, иду умываться, а дядя Володя кричит: «Лёдик, привет!» А я ему говорю: «Доброе утро, очень приятно». И размахиваю полотенцем. А тут дядя Мурад зубы уже почистил, пускает меня к умывальнику и говорит: «Лёдик, салам!» А я ему тоже говорю: «Доброе утро, очень-очень приятно». Неплохо было бы.
КАКОГО ЦВЕТА МИШКИ?
Мы теперь обратно идём, к себе в заповедник. Мы прямо по шпалам идём. Всё равно поездов сегодня больше не будет, можно по шпалам.
Арининой тёте по песку неудобно идти, она приехала на каблуках. Мы-то к песку привыкли, каблуков у нас нет.
— Хорошо, что вы приехали, — говорит папа Надежде Георгиевне. — С Ариной мы бы и сами побыли, не в этом дело. Хорошо, что вы увидите пустыню весной, в самое лучшее время. Всё как раз цветёт, и ещё прохладно.
— Ничего себе — прохладно! — смеётся Аринина тётя.
Она пальто давно сняла, пальто дядя Володя несёт. Она бы и свитер сняла. Но раз недалеко, она потерпит.
— Свитер — это уж чересчур, — смеётся папа. — Мы только зимой в свитере ходим. И то не всегда.
Но Аринина тётя на Севере долго жила, три года. Только недавно вернулась в Москву. Поэтому она в свитере — никак после Севера на отвыкнет. Ей просто не верилось, что где-то бывает жарко.
— Как можно на Севере жить? — говорит Марина Ивановна. — Там же комары.
Марина Ивановна никогда бы на Севере не жила. Там комары съедят. Прямо живьём. От них на Севере не спасёшься. Как там люди живут? А у нас, в Туркмении, хорошо, комаров у нас нет. Только солнце. Солнце для человека полезно. Песок тоже полезный, он чистый. Люди за песок деньги платят, чтобы на нём лежать. А у нас лежи сколько хочешь! За так. Некоторым, наверно, деньги девать некуда, так они в Болгарию едут. Марина Ивановна ни за что не поехала бы.
— Мама с папой на золотом пляже там будут лежать, — хвастается Арина.
— А хоть и на золотом, — говорит Марина Ивановна.
— Но там же море, — говорит Надежда Георгиевна.
— А что — море?
Марина Ивановна море видела, в Красноводске. Подумаешь — море, удивили! Всю ночь шуршит, спать только мешает. Без толку катается в берегах. Зряшняя вода, вот что такое море. Если бы канал!
— У нас канал есть, — говорю я.
Море я, конечно, не видел. Но канал у нас есть, пусть Аринина тётя не думает. Конечно, не в заповеднике, но канал есть.
— А откуда вы воду берёте? — спрашивает Надежда Георгиевна.
— Нам в цистернах привозят, — говорит Марина Ивановна. — У нас вода всегда есть, не то, что раньше. В таз сколько хочешь налей и купайся. Вода у нас мягкая, от неё волос блестит. Вон у Ариночки как блестит!
У Арины, конечно, блестит, её тётя сразу согласилась. Она Арину совсем другой представляла. По письмам. Совсем маленькой. Куклу ей привезла. А Арина вон какая большая. В куклы, наверное, уже не играет.
— Играю, — говорит Арина.
— Я тоже в куклы играю, — говорит Витя. — Но лучше в танк. Ты танк мне привезла?
Танк Аринина тётя не привезла, она не знала.
— А пластилин привезла? — говорит Арина.
Пластилин Надежда Георгиевна привезла. Целых десять коробок. Она нас всех представляла себе другими. Меня, Витю, Арину. А мы вон какие! Она боялась, что вообще Арину не узнает. Ведь она её очень давно видела. Но на перроне она Арину сразу узнала. Арина так на сестру похожа! Аринина мама, оказывается, сестра Надежды Георгиевны, их даже в детстве путали. Поэтому она Арину узнала.
— Вы у меня в Москве были, когда тебе только-только год исполнился, — говорит Надежда Георгиевна. — Ты, конечно, не помнишь.
Как же Арина может помнить, если она совсем маленькая была.
— Я помню, — вдруг говорит Арина.
— Ну что ты, Аришка, помнишь? — смеётся Надежда Георгиевна. — Может, ты Красную площадь помнишь, как мы тебя в коляске везли? Или Третьяковскую галерею? Так разоралась там, что пришлось сразу уйти.
Нет, Арина Красную площадь не помнит. Никакой галереи она тоже не помнит. Она просто помнит, как они были у тёти Нади.
— Я тебя помню, — говорит Арина.
— Ничего ты не можешь помнить, — улыбается Аринина тётя. — Тебе просто кажется.
— Я помню, как ты мне мишек давала играть, — говорит Арина. — На шнурочке.
Тут Аринина тётя очень удивилась.
— Постойте, — говорит. — Это что же такое? Правда. Была у меня такая игрушка. Я её даже с собой на Север брала, потом потеряла.
Вот как Арина помнит.
А Надежда Георгиевна ей не верила.
Аринина тётя подумала, потом опять говорит:
— Нет. Это тебе, наверное, мама рассказывала. Про мишек.
Вот она какая, никак не верит.
— Я сама помню, — говорит Арина. — Три мишки на шнурочке.
— Предположим, что три, — говорит тогда Аринина тётя. — А какого цвета мишки, случайно, не помнишь? Раз уж ты всё у нас помнишь!
Вот она как сказала. И ещё смеётся.
Этого, уж конечно, Арина не помнит, я просто уверен. Разве запомнишь — какого цвета! Я как-то мячик потерял. Папа спрашивает: «Ты какой потерял — синий или красный?» Чтобы легче искать. А я и не помню какой. Потерял — и всё. Потом красный на веранде нашли, значит, я синий потерял.
Арина молчит. Я тогда говорю:
— Наверное, эти мишки красные были…
— Да нет, — смеётся Аринина тётя, — не красные.
А Арина молчит. По шпалам за папой прыгает и молчит.
— Значит, синие, — говорю я.
— Не всё ли равно, — говорит Марина Ивановна. — Совсем голову задурили ребёнку. Нашли что вспомнить.
Тут Арина остановилась и говорит:
— Ага, вспомнила! Один мишка розовый был, второй — голубой. А третий я плохо вспомнила, кажется, фиолетовый…
Аринина тётя даже руками развела.
— Верно, — говорит. — Представьте себе: верно! Именно такое нелепое сочетание было. Как она может помнить?
— Н-да… — говорит папа. — Вот это память!
Вот у Арины какая память! А никто не верил. Один я верил.
— Память вообще тёмная штука, — говорит дядя Володя. — Вон я про известного разведчика прочитал. Он будто бы ещё в коляске лежал, а рядом, на обоях, телефон был записан. И больше он этого
