Юрий улегся с краю. Мягкое крыло света приятно щекотало лицо теплом, удачную лампу купили, на редкость.
– И как у них пятая? – встрепенулась Наташа. – Представляю, как Ляля Шумецкая сейчас может провести. Сама репетирует, а внизу коляска стоит, у входа. Девчонка орет в коляске, аж вахтеры выскакивают. Какая работа!
Вместо понятного сочувствия Ляле Юрий уловил в Наташином голосе только раздражение. Это резануло. Торопился домой, обсудить вместе пятую, а сейчас сразу расхотелось говорить. Но он все-таки сказал, уже без запала:
– Ты, оказывается, не так уходишь…
– Я? Это новость. А ты?
– Я бревно. Но ты тоже не так уходишь. Сегодня понял.
– Я правильно ухожу…
– Ладно. Давай лучше утром.
Юрий прикрыл глаза.
– Это тебя Шумецкая убедила? Интересно…
Он не ответил. Щелкнуло. Теплый свет на лице погас. В темноте Наташа сказала с неожиданной горячностью:
– Трудно же будет! Сама же взвоет! Сколько времени уже потеряла, и еще впереди!… Прямо не понимаю, зачем она завела этого ребенка. Сейчас. Можно же подождать… Не уйдет же.
– А зачем тебе понимать? – сказал Юрий. – Это же ее дело.
Помолчали. Правда, что ли, заснуть…
– Нам только завести не хватает, – сказала вдруг Наташа. Вот она о чем думала. – Может, удивим мир?
– Это, пожалуй, для нас пройденный этап, – сказал Юрий, помедлив.
– Но ты же хотел Розку?
– Это давно было, – сказал Юрий.
Правда, давно. Еще в другом городе. В первый год. Наташа тогда приехала, и ее подселили к Юрию, в квартире были две комнаты. Он просил, чтобы мужика, но вдруг появилась новая актриса, и другой квартиры просто не было. Так им повезло сразу.
Наташа тогда еще возражала как раз против Розки. Смеялась: «Куда нам такое претенциозное имя? Давай уж прямо Дарья. Или Виола, Виола Мазини, дитя искусства. Очень смешно». Так и не договорились. Еще шесть месяцев впереди было, могли бы успеть. Юрий в тот раз что-то рано стал волноваться: за шесть-то месяцев Наташу он уже в магазин не пускал, чтоб не надорвалась, таща двести граммов масла и батон. Сам, как последний дурак, стоял в «Детском мире» перед колясками, приценялся. И даже выбрал первую куклу для Розки, не купил, правда.
Наташа в тот вечер рано пришла с репетиции, веселая. А у Юрия был свободный день, отгул, что ли, уже забыл. Она ввалилась в квартиру, веселая, бросилась на диван и объявила оттуда:
«Мазини! Утвердили «Джульетту». Сам Хуттер сказал. Будет ставить».
«С кем? – сказал Юрий, и что-то в нем покатилось. – С тобой?»
«А если не со мной, значит, с Риточкой Калинкиной. Ждать он не будет».
«Значит – с тобой, – сказал Юрий. – Поздравляю». – Все в нем мутно катилось куда-то, даже курить было противно.
«Но что же мне делать? – закричала Наташа и села. – Ты же сам понимаешь: через три года никто мне Джульетту не даст. Сейчас или никогда».
«Понимаю, – сказал Юрий. – Не кричи, тебе вредно».
Тут Наташа заплакала. Она плакала и говорила сквозь слезы:
«Тебе что? Больше нравится работать с Риточкой Калинкиной? Прости, я сама не знаю, что говорю. Мне плохо. Мне так плохо! Именно сейчас он берет «Джульетту». Как нарочно! Я не могу отказаться. Я себе всю жизнь не прощу. Я о ней вот с таких лет мечтала, ты же знаешь. А это мы же с тобой еще успеем. Мы же всегда успеем, правда? Мы же молодые еще!»
Юрий гладил Наташу по волосам и кивал, голос у него застревал в глотке.
А это была Розка. Так ее и не было, не судьба. Хорошо хоть не приволок куклу. Все правильно. О «Джульетте» столько было рецензий, на целую биографию. После нее и Хуттера начали двигать, Упоминать с высоких трибун в первом десятке нестоличных режиссеров. И потом они все вместе перебрались сюда, в этот город…
– Хватит с меня этого счастья, – сказал Юрий. – Сын у меня есть, обойдемся пока.
– У тебя, – повторила Наташа.
– Просто сказалось, прости. – Юрий протянул руку, но она отстранилась. – Чего сейчас говорить? Мать пока работает, возиться все равно некому. Поживем – увидим.
Наташа не ответила и еще отодвинулась. Юрий закурил ощупью. Дым понесся в открытую форточку. Навстречу дыму выблескивали снежинки. Снег валил за окном, любит снег ночью идти.
– Я вдруг сегодня подумала, – медленно сказала Наташа, – что ты мне ни разу не сказал «люблю». Просто словом. За все эти годы – ни разу…
