окладистой бороде, мрачным взглядом темно-карих глаз, Мазила не производил впечатления интеллигента. Даже средневекового. А вот на борту струга, атакующего купеческое судно, наверняка смотрелся органично.
На контакт Мазила шел крайне неохотно. О причинах смены профессии говорить отказался совсем. К предложениям поначалу отнесся с обескураживающим безразличием. Не интересны ему были планы по маскировке казацкого флота. У попаданца сложилось впечатление, что, слушая его, казак думает о чем-то своем, скорее всего, очень невеселом. В прежней своей жизни Аркадий, не задумываясь, бросил бы эту затею и легко переключился на другое дело. Но, вспоминая слова одного великого, хоть и крайне черного политика, не было на Дону других знатоков красок.
Несколько часов Аркадий пытался найти ключик к душе Мазилы. Кстати, своего крестильного имени, как и монашеского, казак не торопился называть. Новоявленный характерник, всерьез озаботившийся сделать струги менее видимыми на море, не отступал. Затрагивал в разговоре разные темы, пытался найти хоть какие-то струнки в душе собеседника, чтоб уговорить его вспомнить старое – производство красок. И в конце концов нашел. Мазила согласился заняться богоугодным делом. Именно такой аспект, прикрытие православных воинов от взглядов иноверных врагов, убедил Мазилу взяться за производство красок.
Они обговорили, какие конкретно цвета нужны для окраски парусов. Мазила быстро понял, зачем нужны пятна на них, но по поводу оттенков возник спор. Решили покрасить несколько стругов в разные оттенки серо-синего, с разными по величине пятнами. Оплату работ по добыче необходимых для производства красок ингредиентов обязался сделать из трофеев, добытых на разгроме турецкого посольства, Васюринский. Позже предполагалось брать за окраску парусов и судов деньги.
Переложив хоть одно важное дело на чужие плечи, Аркадий занялся доводкой до ума деревянных кирас. Он уже несколько раз собирался бросить это дело, в которое мало кто верил, но появившееся у него упрямство не позволяло попаданцу не завершить начатое. Тем более этих кирас произвели уже несколько десятков. Точнее, в большинстве полукирас, прикрывающих только спереди. Но некоторые казаки посчитали необходимым сделать себе полные кирасы. С раскраской их в подобие чертей до присоединения к делу Мазилы не ладилось. Но с его помощью удалось сделать несколько ярко выкрашенных чертячьих банд. Оставалось сожалеть, что деревянные шлемы, делавшие своих носителей совершенно не похожими на людей (для обитателей XVII века), от удара ятаганом или выстрела пистоля защитить никак не могли.
Производство гранат, по эстетике не ахти каких привлекательных, а по убойному действию откровенно слабоватых, продолжалось уже без участия Аркадия. И, проведя несколько испытаний, старшина решила, что эти гранаты – неплохая выдумка. Прочно оплетенные лозой горшки не бились при перевозке и взрывались достаточно эффектно для тех времен.
Привезли Аркадию и уголь, о котором он рассказывал на совете атаманов. Из двух разных мест. Интересовались, можно ли с его помощью плавить железо?
Попаданец уголь посмотрел. Ну, черный. В одном мешке более крупные и блестящие куски, в другом – мелкие и без блеска, просто черные. Пришлось повторять рассказ о коксовании, превращении угля, да не всякого, в кокс. Наподобие превращения дерева в древесный уголь. Впрочем, показ горения угля произвел впечатление на казаков. Как и рассказы о гневе Господнем за вырубку лесов, необходимости их посадок на месте вырубок. Решено было немедленно создавать запасы угля в донских станицах для отопления их зимой. Лес и на струги мог пригодиться, на Дону уже ощущалась нехватка подходящих деревьев. Искать, какой уголь подходит в переделку для выплавки металла, он пока предложил кузнецам.
Запорожские кузнецы порадовали его вестью, что одно месторождение железной руды их подмастерья уже нашли. Попытка извлечь из руды железо удалась, но тащить руду в Азов через неспокойные степи не стали. В срочном порядке производились изыскания глины, пригодной для кирпичей, могущих выдержать огромные температуры домен. Также закупался древесный уголь, подготавливались к работе карьеры для добычи железной руды…
Большие надежды возлагались на шведских специалистов, которых обещали сманить в степи казаки-шведы. Там, в скандинавской стране, уже было налажено массовое производство чугуна, значит, имелась такая возможность и у казаков.
Можно было констатировать, что колесо истории вильнуло в сторону от того, что было в мире Аркадия. Оставалось постараться, чтобы оно не вернулось в старую колею.
Все дороги открыты, да не все проходимы
Размеренно, неспешно бухал барабан, отмерявший ритм гребли. До цели путешествия оставалось идти недалеко, всем хотелось попасть в Азак побыстрей, но весь путь от Стамбула пришлось идти на веслах, против ветра. Рабы устали, могли не выдержать более быстрого темпа гребли. Есть ли в Азаке новая добыча, неизвестно. Для больших набегов не сезон, вполне могло и не быть. Тогда замена выброшенных на корм рыбам обошлась бы очень дорого. Да и купеческие суда, шедшие в караване, имели мало весел, им ускорение было не по силам. Чудо, что они смогли не потеряться при переходе, вынужденно отклоняясь в попытках использовать для движения ветер. На веслах им море не перейти. Приходилось двигаться со скоростью, удобной купцам. Злить человека, имеющего доступ к уху великого визиря или валиде-ханум, крайне неразумно, а среди купцов каравана таких было несколько.
Нельзя сказать, что сильный, но порывистый, холодный ветер, злой, как казаки, с земли которых он дул, выжимал слезы даже у суровых моряков боевой кадирги. Все, кому это позволено, давно от него спрятались, но капитану флагмана, капудан-паше каравана, при подходе к этим негостеприимным берегам убегать от ветра в собственную каюту не приходилось. Уж очень неспокойные, совсем не из-за штормов, воды здесь были. К тому же ветер поднял невысокую, но очень крутую зыбь, тоже проклятие этих мест. От тряски зачастую начинало тошнить и бывалых моряков, а как ему недавно доложили, вода внутрь корабля стала просачиваться с удвоенной силой. Сказывались спешка при его постройке и использование сырого дерева.
С неба, затянутого пеленой, по которой бродили стада подозрительно темных туч, сыпануло мелким, но все равно противным дождем. Якобы рассматривая идущие за его кораблем суда, капитан давно смотрел назад, посему этот дождевой залп его не очень обеспокоил. Смотреть вперед, во взбаламученную морскую даль, он уже не мог. От проклятого северо-восточного ветра начинали течь из носа сопли, сильнее, чем вода из щелей в трюме.
Азиз Карачун, капитан флагмана и по совместительству капудан-паша каравана, присмотрелся к движению весел своей кадирги.
Однако выполнить свое намерение и обрушить праведный гнев на боцмана, с передачей его в десятикратном размере нерадивым рабам, он не успел.
– Казаки! – раздался истошный вопль впередсмотрящего. Азиз поспешно стал осматривать горизонт. Стругов, полных шайтановых выродков, выглядеть не удалось, хотя на зрение, хвала Аллаху, ему жаловаться не приходилось. Азиз уже открыл было рот, чтобы обругать впередсмотрящего, иблисово отродье, склонное к употреблению гашиша, но в последний момент удержался. Уловил краем глаза непонятное пятно на море. Приглядевшись, понял, что это казачий струг. Не один, к сожалению. И были они, казаки, много ближе горизонта. Пожалуй, на предельной дальности выстрела из доброго турецкого лука. Из-за невиданной раскраски корпусов и парусов в серо-синий цвет с более темными пятнами, разбросанными
