Ответ от калмыков о согласии переселиться в Сальские степи пришел уже после взятия Азова. Точнее, они выразили желание занять Прикубанье. Их предводитель, тайша Хо-Орлюк, известил о присылке туда части торгоутских кочевий. Сам он по только ему ведомым причинам предпочел остаться в Заволжье. Первые несколько тысяч кибиток должны были прийти осенью. Гнать скот в выгоревшую незнакомую степь без крайней нужды калмыки не хотели.
Выяснилось, что из-за внутрикалмыцких разборок переговоры прошли не так легко и быстро, как ожидалось. В конце концов победили сторонники одного из младших сыновей Хо-Орлюка, Лаузана. Именно его отец назначил главой калмыков в Сальских степях. Старший сын, Дайчин, предпочел остаться при отце. Казакам, пока по крайней мере, конкретные персоналии предводителей были безразличны. По договору между Всевеликим войском Донским и тайшой торгоутов Хо-Орлюком в случае угрозы откуда бы то ни было он сам со своими воинами должен был прийти на помощь кочевьям сына.
Пришло известие и от крымского хана. Правда, сначала из Запорожья. Хан попросил помощи у запорожцев для взятия нескольких турецких крепостей, сумевших затвориться и отбить наскоки его подданных. Со взятием укреплений у татар после XIII века всегда были проблемы. Запорожцы, по сравнению с татарами, для этого имели более подходящее вооружение и навыки.
Несколько позже пришли вести и непосредственно из Крыма. Там полыхнула новая гражданская война. Инайет-Гирей всерьез воспринял предупреждение об опасности со стороны султанского двора. И он занялся основательной чисткой своего окружения и территории, ему подвластной, от сторонников Турции. Многие из его противников успели сбежать в крепости, контролируемые османами. И было их совсем не мало.
Инайет-Гирей в борьбе с ними оперся на сторонников крымской независимости, которых всегда в Крыму было немало. Естественными сторонниками его стали Ширины, а врагами – Мансуры. Другие татарские роды присоединялись либо к тем, либо к другим. Ему легко удалось изгнать врагов из степей, но на побережье он действовал куда осторожнее. Возглавившего борьбу с ним Джанибек-Гирея поддерживали янычарские гарнизоны и османский флот. Опять взбунтовались только что подавленные без всяких сантиментов буджакские татары. Возглавлявшие последних Кантемиры относились к Мансурам, но в последние десятилетия вели дело к созданию своего государства, пусть и зависимого от осман.
К тому времени два запорожских табора, общей численностью чуть более четырех тысяч человек, вышли на Дон. Но и на помощь татарам нашлось кого послать. Пополнение в этом году, из-за бесчинств карателей Вишневецкого, Потоцкого, Конецпольского и прочей вельможной сволочи, было как никогда большим. Хмельницкий быстро сформировал отряд более чем в пять тысяч человек и двинулся на помощь крымскому хану.
Почти опустевшую Сечь захватил гетман реестровых казаков, назначенный из Варшавы Кононович. Впрочем, ничего ценного он не обнаружил. Хранившиеся там пушки и порох были забраны для довооружения вышедших из Сечи таборов, деньги надежно спрятаны в плавнях. А вскоре последовательный сторонник подчинения Польше во всем обнаружил, что без непокорных Варшаве неслухов его положение не улучшается, а стремительно ухудшается. Конецпольский стал обращаться с ним все более и более нагло и неприкрыто хамски. Это почувствовали и многие из реестровцев. Они сначала потихоньку, потом все громче стали роптать на польские притеснения. Пользуясь случаем, паны и подпанки грабили не только православные монастыри и беззащитных хлопов, но и поместья казацкой, в том числе реестровой, старшины. Взывания к Конецпольскому и самому королю Владиславу помогали как мертвому припарки. Даже если бы они и захотели помочь верной им казацкой старшине (король славился хорошим отношением к казакам), то не смогли бы. Речь Посполитая уверенно погружалась в хаос.
Собираясь отправиться вместе с донским табором на завоевание Темрюка, Аркадий и Иван поприсутствовали на закладке двух судов. Одного усовершенствованного по предложениям Аркадия струга и большого, относительно конечно, торгового судна. С двумя мачтами, палубой, трюмом. Насколько понял попаданец, на передней мачте должен был быть латинский парус, на второй, более высокой, три прямых. Как это называется в европейской классификации, он не знал.
Уставший от монотонной, надоедливой работы по сборке ракет, взбунтовался Срачкороб. Сидеть на одном месте и богатеть потихоньку ему было не скучно даже, а непереносимо тоскливо. Неуемная его натура требовала приключений. Посоветовавшись, попаданец и Васюринский предложили подобрать для сборки кого-нибудь из пленников, освобожденных с каторг. Не все оставшиеся на Дону из них рвались в казаки. Васюринский присмотрелся к нескольким и выбрал для дела Осипа Глухого. Потерявший при набеге татар всю семью, оглохший от побоев на каторге, он, тем не менее, не жаждал проливать кровь, пусть вражескую. Крепкий, основательный мужик был на сборке более уместен, чем Срачкороб. В оплату за труд Осип получал часть Срачкоробовой доли.
К счастью попаданца, Мазила и Крутыхвист покидать нарождающуюся военную промышленность Дона не рвались. Продолжали свой труд на страх врагам.
Разработки угольных копей зависли из-за отсутствия рабочих рук. Казачьи руки так даже в шутку называть не стоило, а неказачье население на Дону присутствовало в мизерных пропорциях. Из-за малочисленности проживавших там людей пришлось совету атаманов постановить об использовании для этого пленных черкесов и турок. До получения приличного выкупа за них или продажи в Россию или Персию. Также на добровольной основе решили привлечь к тяжелым работам переселенцев из Малой Руси. С наличием древесины на землях донцов было уже совсем плохо, так сам Бог велел использовать зимой для отопления горючий камень.
Сомнения
Как человек благородный, потомок Чингисхана, Инайет-Гирей в принесенную весть верить не хотел. Но как правитель, от решений которого зависит судьба слишком многих, не прислушаться к ней не мог. Да и… были, ох были у него подозрения на этот счет. Он подобные сомнения как недостойные гнал из головы, вроде бы совсем изгнал прочь, однако стоило прозвучать тем проклятым словам, и… всплыли они из глубин сознания, оказывается, никуда не изгнанные, а всего лишь поглубже спрятавшиеся.
Что бы там ни думал султан Мурад, Инайет считал себя государем природным и ответственным за судьбу вверенного его попечению народа только перед Аллахом. Хоть и был назначен султаном на этот пост после того, как Мураду стало ясно, что бывший до него крымским ханом Джанибек второй раз в Персию не пойдет. А Мураду там очень нужна была именно татарская легкая конница. Он стал целенаправленно разорять западные провинции державы Сефенидов, а лучше татар это сделать никто не мог. Джанибек обещал, клялся, но находил тысячи причин для невыхода в поход. Султану это надоело, и он назначил гордого и храброго Инайет-Гирея, делившего с ним все трудности похода года, [30] крымским ханом.
Однако, когда Инайет, пообещавший халифу всемерно ускорить выход крымско-татарского войска в Персию, прибыл в Крым, он быстро убедился, что нежелание идти в этот поход – не личные трусость или прихоть Джанибека, а твердое мнение подавляющего большинства мурз, беев и простых воинов. Причем не только крымских, в такие походы ходивших очень редко, но и ногайских. Очень уж страшные и печальные воспоминания остались у всех о походе 26-го года.[31] Из пошедших с Джанибеком десяти тысяч вернулись всего две, большинство – в ужасном состоянии. Очень длинный путь, с неимоверными трудностями и многочисленными врагами, отвратительный климат, выкашивавшие не хуже вражеских стрел болезни. Наконец постоянные поражения от умелых полководцев шаха, несравненно лучше знавших ту землю. Татары беспамятством не страдали и подвергаться таким испытаниям еще раз не желали. Это было на редкость единодушное мнение почти всех жителей ханства.
У проведшего всю жизнь вне Крыма Инайета на родине предков очень быстро сменились приоритеты.
