— Брось, старина Хантер! Для него я всегда оставался просто выродком в прямом смысле этого слова. Незаконнорожденным ублюдком. Даже когда моя мать вышла замуж за моего отца, было слишком поздно смывать это клеймо. По крайней мере, отпрыск его брата наплодил достаточно детишек перед тем, как откинуть копыта, так что у него было полно кровных родственников, которым можно с легким сердцем оставить деньги. «Баррин индастриз» попала в хорошо подготовленные руки. Я понимаю, что десять кусков, оставленные мне в наследство, всего лишь широкий жест, но я хочу их.
— Да с ними все в порядке. Камерон велел передать тебе акции, стоимость которых была равна десяти тысячам долларов в тот период времени, когда я пытался связаться с тобой. Конечно, если бы ты отвечал всем его условиям. Вернись домой в сорок шестом, то получил бы пять тысяч акций. В те дни они еще высоко ценились на рынке. Однако теперь ситуация в корне изменилась. Теперь десять тысяч долларов — это двадцать тысяч акций. Оставшиеся пять будут поровну поделены между Альфредом и Деннисоном. Это условие в завещании Камерона кажется весьма странным, но он наверняка не брал в расчет возможность подобного обвала экономики и текущую инфляцию. Вероятно, дед хотел, чтобы парни сначала заматерели, набрались опыта, а уж потом заняли определенное место в его бизнесе. Это единственная причина, по которой он попридержал акции и не стал сразу передавать их Альфреду и Деннисону.
— Но бумаги все равно стоят десять кусков, так ведь?
— Есть еще кое-что.
— И?
Хантер повернулся в своем кресле, выдвинул ящик, вытащил из его недр желтую папочку и протянул ее мне.
— Ничего особенного, просто часть моих обязательств. Как-то твой дед приобрел участок земли в Нью-Мексико, надеясь на то, что туда доберется государственная программа ирригации. Но конгресс не поддержал этот проект, а земля — вот она... прекрасная, скалистая и абсолютно бесплодная. Рай для змееловов, да и туристы любят отснять там пару-другую кадров. Старик оставил ее твоей матери. Так что теперь она — твоя. — Лейланд развернул листочки, положил их передо мной и протянул ручку. — Даже если тебе удастся найти какого-нибудь придурка, все, на что ты можешь рассчитывать, — четверть за акр. Так что получишь лишнюю тысячу, и то ладно. Все налоги уплачены.
Я накарябал на листочках свое имя и вернул их старику.
— Премного благодарен. Так как насчет моих десяти кусков?
— Ты только что подписал нужные бумаги. Одновременная передача наследства тебе, Альфреду и Ден-нисону может состояться на формальной встрече в Гранд-Сита, твоей бывшей резиденции. Послезавтра подойдет?
— А мне обязательно туда ехать? — скривился я.
— Боюсь, что да, — кивнул Лейланд. — Кроме того, подумай только, ты снова воссоединишься с семьей!
— Это все равно что встретиться с клубком кобр.
Легкая улыбка тронула губы старика, но я не расслышал его ответа и переспросил:
— Что ты сказал?
Но он просто покачал головой и улыбнулся:
— Значит, послезавтра. Отправляемся отсюда. В четыре пополудни.
РАЗМЫШЛЕНИЯ. ЛЕЙЛАНД ХАНТЕР
Дог сказал: «Это все равно что встретиться с клубком кобр» — и не расслышал, как я спросил его: «А кто змеелов?»
Догерон Келли, малыш, которого они никогда не принимали в расчет. Он никогда не забивал себе голову всякой чепухой, таким и остался. Любой другой посчитал бы его просто большим ребенком, который немало помотался по свету, много повидал и делал только то, что было душе угодно, малый, который был никем и становиться кем-либо не хотел.
Но меня не проведешь. За спиной слишком много судов. До сыта нагляделся на клиентов за решеткой и видел, как скрипят колесики в их прогнивших мозгах. Всех их можно разделить на миллионы разных пород, но если разобраться, то на самом деле есть только две — те, кто остаются по эту сторону решетки, и те, кто попадают за нее. Догерон Келли хорошо маскируется. Это волк в овечьей шкуре, подкрадывается незаметно, но где бы он ни был, этот малый в любой обстановке чувствует себя легко и непринужденно.
Интересно, сколько трупов на его счету? Тех, за которые он не получал медали. Однажды Интерпол известил меня о том, что они ищут человека, похожего по описанию на Дога. Человека, сорвавшего погрузку украденного нацистского золота, которое должно было отправиться в Москву. Фотография оказалась несколько расплывчатой, Москва отрицала саму возможность подобного инцидента, и если верить дальнейшему расследованию, то человек этот то ли погиб, то ли пропал без вести. Я до сих пор храню это фото. Я сто тысяч раз вынимал снимок и вглядывался в него, но ясности так и не прибавилось. Вроде мужчина похож на Догерона Келли, а вроде и нет. А может, это вообще неизвестно кто.
Так кто же ты на самом деле, Дог? Мне знаком этот взгляд. В нем светится сила и еще что-то, чего я никак не могу уловить. Что-то, что не принадлежит нашему миру.
Я поглядел на календарь и подумал, сколько времени осталось до взрыва.
Ты бомба, Дог, чертова ходячая бомба, но ты мне нравишься. Ты привнес волнение в жизнь старика.
Глава 3
ЛИ ШЕЙ... РАЗМЫШЛЕНИЯ
О господи, пришла беда — отворяй ворота. Если уж я попадаю в переделку, так обязательно в самую дрянную. Неприятности подают мне в рождественской коробке, завернутой в листовки «Разыскивается ФБР», и воняет от нее порохом и паленой резиной. Я прямо-таки слышу шепот зевак в зале суда, стук молотка судьи и клацанье замков на железных решетках. Интересно, как чувствуешь себя в наручниках с заломанными за спину руками? Я знал только одного парня, который побывал в обезьяннике, и он говорил, что еда там — дрянь, охранники — садисты, а публика — опасная.
И вот я сижу перед этим рваным потрепанным портфелем и словно последний идиот пересчитываю купюры. И я не огорчался бы так, если бы все они были новыми или, наоборот, старыми, но они идут вперемежку, и к тому времени, как счет дошел до двух миллионов, я весь вспотел, руки тряслись, а живот свело. Зеленые бумажки валялись вокруг как трава, постриженная безумным газонокосильщиком, а в портфеле оставалась еще хренова туча.
Откуда все это?
Как он ухитрился протащить это через таможню?
Чье это?
Долбанутый Дог, даже глазом не моргнув, оставил все это здесь, а у меня один-единственный замок в дверях и даже пушки нету. Я озирался вокруг, с ужасом думая, куда же можно запихать все это дерьмо, но в новомодных апартаментах ничего не спрячешь: ни потайных панелей, ни пустого места в шкафу. Даже лишнюю коробку из-под обуви не сунешь.
Черт побери, Дог, мы же приятели! Ты не раз спасал мою задницу, и я обязан тебе, но чем, дружище, и сколько? В войну мы были моча и уксус, но уксус из меня давно весь вышел, одна моча осталась, а если поглядеть на то, как я трясся над твоими бабосами, то и ее немного.
Когда-то ты был неплохим парнем. Никаких проблем не создавал. Наоборот, всегда делал другим одолжение, не прочь был лишний раз слетать в Лондон, если какой-нибудь твой приятель просил об этом; бросался на помощь новичкам и ценой собственной жизни сбивал у них с хвоста «джерри»[2], заботился о дамочках, брошенных нерадивыми кавалерами. Старик, ты был бескорыстным малым, настоящим альтруистом. Не знаю уж, что там такое произошло и почему, но ты изменился. Ты не вернулся домой после того, как все закончилось... нет, ты выбрал другое, уволился и на долгие годы пропал из виду, скрылся на задворках мира, и никто ничего не знал о тебе, так пара открыток из занюханных городишек типа Будапешта. Эрни Киррелу показалось, что он видел тебя в Марселе, но Эрни не очень уверен.
А потом в памяти неожиданно всплыла вчерашняя программа новостей, репортаж о том, что идет передел рынка в сфере производства и распространения наркотиков. В Турции отзываются лицензии на
