привычке встряхивала головой, словно отбрасывала со лба воображаемые пряди. — Ты похожа тогда на помешанную.
— Я не нарочно, — нетерпеливо сказала Мэгги. — Не дразни меня, Том. Ой, сколько книг! — воскликнула она, увидев книжные шкафы в кабинете. — Как бы мне хотелось иметь столько книг!
— Ха, да тебе не прочитать ни одной из них, — с торжеством произнес брат. — Они все по- латыни.
— И вовсе нет, — возразила Мэгги. — Смотри, что написано на корешке у этой: «История упадка и разрушения Римской империи».[32]
— А что это значит, ты все равно не знаешь, — сказал Том, качая головой.
— Ну, мне нетрудно и узнать, — презрительно промолвила Мэгги.
— Да? А как?
— А заглянуть внутрь и прочитать, что там написано.
— И не пробуй, мисс Мэгги, — закричал Том, увидев, что сна уже берется за книгу. — Мистер Стеллинг никому не позволяет брать свои книги без разрешения. Мне влетит, если ты ее возьмешь.
— Ну, ладно! Тогда покажи мне все
Том, радуясь, что теперь он снова сможет спорить с сестренкой и всячески ею помыкать, схватил Мэгги за талию и стал прыгать с ней вокруг большого дубового стола. Они прыгали все быстрей и быстрей, так что волосы Мэгги рассыпались по плечам и взлетали как лошадиная грива. Круги, которые они описывали по комнате, делались все более неверными, и наконец, натолкнувшись на пюпитр с тяжелыми словарями, дети с грохотом свалили его на пол. К счастью, кабинет помещался в одноэтажном флигеле, и шум этот не был никем услышан, но Том еще несколько минут стоял, не в силах прийти в себя от головокружения и со страхом ожидая, не появятся ли мистер или миссис Стеллинг.
— Хватит, Мэгги, — сказал он наконец, поднимая пюпитр. — Здесь нельзя баловаться. Если мы что- нибудь разопьем, миссис Стеллинг заставит нас кричать peccavi.[33]
— А что это значит? — спросила Мэгги.
— О, это по-латыни значит «хорошая взбучка», — ответил Том, гордый своими познаниями.
— А она сердитая — миссис Стеллинг?
— Еще бы! — сказал Том, энергично кивая головой.
— По-моему, все женщины злее, чем мужчины, — сказала Мэгги. — Тетушка Глегг куда злее, чем дядюшка Глегг, и мама гораздо чаще бранит меня, чем отец.
— Ну, ты и сама когда-нибудь станешь женщиной, — отозвался Том, — так уж чья бы корова мычала…
— Но я буду умной женщиной, — ответила Мэгги, тряхнув головой.
— Ну еще бы, и противной задавакой вдобавок. Никто не станет тебя любить.
— Но ты должен любить меня, Том. Будет гадко, если ты не станешь меня любить, ведь я твоя сестра.
— Если ты будешь противной девчонкой, я все равно не стану.
— О, Том, пожалуйста! Я не буду противной, я всегда буду хорошей с тобой… я со всеми буду хорошей. Ты будешь меня любить, Том, будешь, да?
— Ах, не приставай! Эка важность! Ну, мне уже пора учить уроки. Смотри, что я должен разобрать, — сказал Том, привлекая Мэгги к себе и показывая ей теорему, и она, заложив волосы за уши, приготовилась доказать брату, что может ему помочь. Она начала читать в полной уверенности, что легко с этим справится, но вскоре совершенно запуталась. Ничего не поделаешь — придется сознаться, что ей это не по зубам, а Мэгги вовсе не прельщало самоунижение.
— Все это вздор и скучища, — покраснев от досады, сказала она, — кому это надо тут разбираться?
— А, вот видишь, мисс Мэгги, — сказал Том, отодвигая книгу и покачивая головой, — видишь теперь, что не такая уж ты умная, как воображаешь.
— О, — вскричала Мэгги, надув губы, — я бы, конечно, все поняла, если бы учила с самого начала, как ты.
— Вовсе нет, мисс Умница, — возразил Том. — Когда знаешь все с самого начала, это еще труднее; тогда ты должен сказать наизусть определение номер три и аксиому номер пять… Ну, не мешай теперь, мне надо все это выучить. Вот латинская грамматика. Попробуй-ка здесь разобраться.
Латинская грамматика совершенно утешила Мэгги после ее унизительного провала в геометрии; она наслаждалась новыми словами и очень скоро нашла в конце книги подстрочный перевод на английский язык, при помощи которого, не прилагая больших усилий, могла показать свою осведомленность в латыни. Потом она решила совсем пропустить правила синтаксиса — так интересны оказались примеры. Эти таинственные фразы, вырванные из неизвестного контекста, как рога удивительных животных или листья неведомых растений, привезенные из дальних стран, даdали безграничный простор ее фантазии и привлекали ее тем более, что были написаны своим, особенным языком, а в то же время она могла научиться их понимать. Она, и правда, была очень занимательной, эта латинская грамматика, недоступная, по словам Тома, ни одной девочке, и Мэгги очень гордилась, что испытывает к ней интерес. Больше всего ей нравились самые отрывочные примеры. «Mors omnibus est communis»[34] показалось бы ей скучным, не будь это написано по-латыни, но счастливый джентльмен, которого все поздравляли, потому что его сын «обладает таким прекрасным характером», предоставил ей приятную возможность строить разные догадки, и она совершенно погрузилась в «густую рощу, куда не мог проникнуть луч звезды», как вдруг Том окликнул ее:
— Ну-ка, Мэгги, дай мне грамматику.
— Ах, Том, это такая славная книжечка, — воскликнула Мэгги, вскакивая с кресла, чтобы передать ему учебник. — Куда интереснее, чем словарь. Я бы скоро выучила латынь. Мне она вовсе не кажется трудной.
— А, я знаю, что ты делала, — сказал Том. — Ты читала английский перевод. Это всякий осел может.
И, схватив книгу, он открыл ее с решительным и деловым видом, словно хотел показать, что с уроком, который ему, Тому, надо учить, всякий осел вряд ли справится.
Мэгги, задетая за живое, подошла к книжным шкафам и стала развлекаться, разгадывая, что означают надписи на корешках книг.
Вскоре Том позвал ее:
— Мэгзи, иди сюда, послушай, как я буду говорить. Стань в том конце стола: мистер Стеллинг всегда сидит гам, когда я ему отвечаю.
Мэгги повиновалась и взяла раскрытую книгу.
— С какого места ты будешь говорить, Том?
— С «Appellativa arborum»;[35] я повторю с самого начала все, что я учил на этой неделе.
Том благополучно справился с тремя строчками, и Мэгги чуть не забыла о своих суфлерских обязанностях, задумавшись о том, что бы могло означать слово mas,[36] которое уже дважды попадалось в тексте, но тут Том накрепко застрял на Sunt etiam volucrum.[37]
— Не говори мне, Мэгги… Sunt etiam volucrum… Sunt etiam volucrum… ut ostrea, cetus…[38]
— Нет, — сказала Мэгги, готовая подсказать ему, и затрясла головой.
— Sunt etiam volucrum… — очень медленно произнес Том, словно ожидая, что следующие слова скорее возникнут у него в памяти, если он недвусмысленно намекнет им, что их ждут не дождутся.
— C, e, u… — сказала Мэгги, потеряв терпение.
— О, я знаю, придержи язык, — прервал ее Том. — Ceu passer, hirundo… Ferarum… ferarum.[39] — Том взял карандаш и с силой поставил несколько точек на обложке книги… — Ferarum…
— Ой, Том, ну и копуша же ты! Ut…
