этих двух узких окошек? Я сойду с ума.
– Не теряй надежды. – Роэз села рядом с ней.
– Спасибо за желание мне помочь, – сказала Джоанна.
– Мне хотелось бы сделать больше. Без тебя моя жизнь была бы совсем грустной: не только без детей, но и без любви. Я сделаю все, что смогу, чтобы облегчить твое заточение, потому что так это и называется – заточение. Я помогла бы тебе бежать, если б сумела. Хотя куда ты можешь убежать, кроме монастыря, я не знаю.
– Не ставь себя под удар ради меня, – предостерегла ее Джоанна и горестно улыбнулась. – Что я буду делать, если отец отошлет тебя? У нас с тобой есть только мы, Роэз.
– Я буду осторожна, – пообещала Роэз. – Я постараюсь каждую ночь угождать ему в постели и предотвращать вспышки гнева.
– Самое забавное будет, если ты после этого забеременеешь, – улыбнулась Джоанна.
– Я начинаю думать, что в моем бесплодии виновата не столько я, сколько Рэдалф, – ответила Роэз и, сменив щекотливую тему, поинтересовалась: – А что ты думаешь об Элане? Ты веришь выдумке Рэдалфа, что Криспина убил он?
– Что бы ни заявлял мой отец или кто бы то ни был, – ответила Джоанна, – я сердцем знаю, что Элан не мог совершить убийства.
– Я тоже убеждена в этом, – с чувством подтвердила Роэз. – И сэр Пирс не мог. Но хотелось бы мне знать, кто же подлый убийца.
ГЛАВА 7
Аббат Эмброуз покинул Хафстон рано утром после похорон Криспина. Он путешествовал один. Это было почти безопасно даже в этой части Англии, расположенной вблизи границы с Уэльсом. При короле Генрихе I немного нашлось бы греховодников, осмеливавшихся напасть на священника. Аббат Эмброуз ехал на тихой кобылке и еще вел на поводу двоих лошадей: одну сменную кобылу для себя и одну вьючную, нагруженную его скромными пожитками и огромным для одного человека количеством провизии. Так как он не скрывал, что едет в Лондон, а затем в Гастингс, откуда собирается через Узкое Море добраться до Нормандии, то и выбрал дорогу, идущую в этом направлении. Дорога эта, больше походившая на тропу, петляла по глухим лесным чащобам. Так как день был ясным и теплым, аббат Эмброуз ехал с непокрытой головой, и его свежевыбритая тонзура[3] белела далеко окрест как символ его святости. Однако мысли его были заняты делами совсем не духовными, и, продвигаясь вперед, он снова и снова бросал испытующие взгляды в зеленые заросли по обе стороны дороги. Когда ближе к полудню на пути перед ним возникла высокая фигура, закутанная в темный плащ, он решительно натянул поводья, резко останавливая лошадь.
– Слава Богу, – воскликнул он. – Я боялся разминуться с вами или, хуже того, убедиться, что вас ночью схватили, а мне об этом не дали знать.
– Вам лучше заехать в лес, – сказал Пирс. – Мы с Эланом нашли безопасное местечко на время, пока не решили, что делать дальше.
Взяв под уздцы лошадь аббата Эмброуза, он свел ее с дороги. Две запасные лошади, привязанные к ее седлу, последовали за ней.
– Удивляюсь, как это вам позволили выехать с такими лошадьми из Хафстона, – заметил Пирс, восхищенно глядя на их великолепную стать.
– Я тоже был удивлен настолько, что решил, будто за мной следят, но пока никаких признаков преследования не заметил. – По мере продвижения в чащу аббат Эмброуз легко спрыгнул с лошади, потому что заросли стали слишком густыми. Низкие ветви деревьев и разросшиеся кусты сильно затрудняли езду. – Вы простите меня, если я скажу, что после того, как я отказался от рыцарской присяги ради святых обетов, получаю огромное удовольствие от того, что подо мной снова прекрасная лошадь и что еду на поиски справедливости в такой ясный день.
– Вы их украли? – откровенно спросил Пирс, подозрительно поглядывая на лошадей.
– Разумеется, нет, сын мой, – отозвался священник с озорной искоркой в глазах. – Они дар барона Рэдалфа церкви Святой Матери во искупление его грехов. А-а, Элан, вот ты где. Слава Богу, вне опасности.
– Я не был бы в безопасности без вашей помощи и сообразительности Пирса, – сказал Элан, выходя из своего зеленого укрытия и приближаясь к священнику. – Мы как-то незаметно ускользнули от целой армии поисковиков и собак, которых отправил по нашему следу Рэдалф. Всю первую ночь мы простояли в пруду, по горло в холодной воде, в то время как собаки лаяли и выли слишком близко, чтобы успокаиваться. Но, несмотря на холод и неуверенность в будущем, я благодарю вас обоих за спасение моей жизни.
– Если б мы сумели спасти и жизнь Криспина, – удрученно сказал Пирс, – если б сейчас нас было здесь четверо, а не всего лишь трое.
– Да. Смерть Криспина возмущает меня и мучит до глубины души, – Эмброуз склонил голову и перекрестился. – Я никогда не устану молиться за милую добрую душу моего племянника. Это все, что мы можем сейчас для него сделать.
Они стояли тесно прижавшись друг к другу, еле сдерживая слезы при мысли о навсегда утраченном родном прекрасном человеке, пока Эмброуз читал молитву.
– Препоручим Криспина заботам Всевышнего, – проговорил Эмброуз, – следующей моей святой обязанностью является забота о живых. И мне кажется, один из вас особенно в ней нуждается.
Элан из Уортхэма, которого аббат Эмброуз увидел сейчас на этой полянке, разительно отличался от того открытого и жизнерадостного юноши, который меньше недели назад прибыл в замок Бэннингфорд на свадьбу своего двоюродного брата. Лицо Элана было бледным и осунувшимся, движения напряженными, словно он был готов по малейшему знаку бежать от опасности.
– Ты снова болел? – с тревогой спросил аббат Эмброуз.
– Нет, тошнота быстро прошла. Я беспокоился за вас, – объяснил Элан. – И еще я боялся, что нас с Пирсом схватят до того, как я вспомню все, что случилось той страшной ночью, и сумею доказать, что не убивал Криспина. Ведь Рэдалф говорит именно так, верно? Что это сделал я? Мы знали, что он обвинит в
