матерью и дочерью Пирса.
– Мальчик прекрасно держится, хотя Уиллу только весной исполнится восемнадцать, – сказал Эмброуз. – Сомневаюсь, что ему понравится то, что я сейчас скажу, но юноше понадобится опекун до тех пор, пока он не повзрослеет настолько, чтобы его посвятили в рыцари.
– Многих юношей посвящали в рыцари до того, как им исполнился двадцать один год, – заметил Элан. – А то, как вел себя Уилл в течение последнего часа, говорит мне, что он истинный сын своего отца и будет хорошим бароном и здесь, и в Хафстоне.
– Я был когда-то опекуном Криспина, – напомнил им Эмброуз. – Но в те дни ваш покорный слуга был моложе. Снова эту почетную миссию я не возьму на себя без чьей-нибудь помощи.
– А есть в Бэннингфорде достойный барон или рыцарь, который мог бы жить вместе с Уиллом и направлять его до совершеннолетия? – спросил Элан.
– По правде говоря, выбор есть, – ответил Эмброуз. – Так как Уилл теперь наследует два баронства, разумеется с утверждения этих титулов королем Стефаном, я думаю, что прекрасные люди, которых я имею в виду, будут Уиллу очень полезны. Что вы скажете на это, мои друзья?
– Мы? – воскликнул Пирс. – Нет, это невозможно!
– У меня на ближайшее будущее совсем другие планы, – промолвил Элан, не отрывая глаз от Джоанны. – Она вытерпела столько страданий в своем заточении! Я собираюсь увезти ее из мрачного английского замка и холодной зимы туда, где она будет купаться в солнечных лучах до конца своих дней.
– Я вспоминаю время, когда у нас были серьезные затруднения и я вам помог. – Эмброуз помрачнел. – Я всего лишь прошу вас вернуть долг за мои добрые деяния.
– Дядя Эмброуз, ты совсем потерял совесть, – благодушно рассмеялся Пирс.
– Удивительно, не правда ли? Но если бы вам довелось возглавить нищее аббатство, вы тоже быстро научились бы выживать, с горечью выпрашивая милости и пожертвования у любого, кто наделен чувством сострадания. Не следует забывать, – продолжал Эмброуз, – хотя свершившееся сегодня возмездие снимает с вас обвинение в убийстве, но все необходимо оформить по закону. Кто-то должен отправиться ко двору короля Стефана и представить ему вашу петицию об отмене указа, объявившего вас вне закона. Позволю себе заметить, что святой отец, являющийся также уважаемым аббатом, будет для улаживания этих серьезных дел самым лучшим из адвокатов.
– Особенно если он склонен к взяткам, – подмигнул Элан Пирсу. – Нет, этот безгрешный человек ведет себя просто возмутительно.
– Я и говорю, он совсем потерял совесть. – В глазах насмешника Пирса зажглись лукавые огоньки. – Подумать только, аббат добровольно совершает доброе дело, что вполне естественно для его сана, а затем, восемнадцать лет спустя, пытается заставить тех, кому он помог, расплачиваться за то, что является его долгом.
– Как я понимаю, – обратился Элан к Пирсу, – он предлагает нам почетное звание опекунов юного барона.
– Я буду часто вас навещать в Бэннингфорде, – пообещал Эмброуз, – так что ваши новые обязанности не будут слишком обременительны.
– Аббат будет давать нам советы по защите замка, – продолжал шутить Пирс, обращаясь к Элану.
– О защите замков я знаю столько же, сколько и вы, – парировал находчивый Эмброуз. – Должен признаться, что бывают времена, особенно если меня вызывают разбираться в ссорах между братьями аббатства или когда нехватка съестных запасов для голодных селян тяжким грузом лежит у меня на сердце, я страстно тоскую по тем далеким дням, когда был простым рыцарем.
– Ты никогда не был простым рыцарем, – возразил Элан.
– Я жду серьезного ответа. – Эмброуз перевел взгляд с Пирса на его друга. – Согласны временно пожертвовать светскими развлечениями ради Криспина? Ради Уилла? Ради меня?
– Мы в большом долгу перед Криспином, – сказал Элан, печально глядя на Джоанну.
– А я перед тобой еще в большем долгу. – И Пирс положил руку на плечо Эмброуза.
– Благодарю тебя, Господи, и всех Твоих святых за то, что есть на свете честные люди, – вознес мольбу счастливый Эмброуз.
В нескольких шагах от старших мужчин, обсуждавших важные дела, Самира приблизилась к новому барону и протянула к нему руки.
– Уилл, когда я увидела, что Бэрд схватил тебя, я смертельно испугалась.
Однако, вместо того чтобы приветливо улыбнуться ей, Уилл отшатнулся, гневно сверкнув глазами.
– Раз уж я пытаюсь быть честным, – произнес он, – скажу, что терпеть не могу лживости в других. С момента появления в Бэннингфорде ты лгала мне. Ложью оказались твои россказни, и лживы были умолчания.
– Но ведь теперь ты знаешь, почему я так поступала, и должен понять, что такое поведение было необходимо, чтобы потом восторжествовала правда, скрывавшаяся столько лет. У всех нас была святая благородная цель. Даже Господь не карает за ложь во спасение.
– Я презираю лживость, особенно в женщинах, – упрямился Уилл.
– А как еще могут женщины справиться с мужчинами, как не обманом и хитростью. Ведь с мужчинами так трудно сладить, – оправдывалась Самира. Сдержав раздражение, вызванное его упрямством, она призналась: – Уилл, ты спрашивал меня, притворялась ли я, говоря, что ты мне нравишься. Я не кривила душой. Ты очень привлекателен.
– Вильям Криспин, – обратилась к нему Джоанна. – Я тоже лгала каждый раз, когда тебя видела, в течение всей твоей жизни до сегодняшнего дня. Я делала это, чтобы уберечь любимого сына.
– Я был единственным наследником Рэдалфа, – с душевной болью отвечал Уилл. – Он никогда не сделал
