Они легли отдохнуть, и Виктор понял, какое это блаженство: лежать и чувствовать, как боль в натруженной спине затихает, а солнце высушивает мокрый от пота лоб, чувствовать, как от сухого теплого моха, от скрытой под ним влажной прохладной земли осязаемыми струйками притекают в тело свежие силы, и оно вновь становится упругим, крепким…
Таклама и Паир не пошли домой обедать: две девочки принесли в бутылках кислый айран и пресные мучные лепешки. Виктор поднялся, чтобы уйти к себе и поесть, но Таклама остановил его.
— Давай айран пить.
Виктор выпил освежающее кислое молоко и съел лепешку. Уйти сразу после обеда было неудобно, и он решил дождаться, когда тувинцы приступят к работе. Неловкое положение, в которое он попал, раздражало его. Он думал, что все сложилось как-то неожиданно и странно. В век могучей техники, когда спутники вращаются вокруг Земли, атомоходы бороздят океаны, а звездные корабли готовятся вновь уйти в межпланетные пространства, ему, Виктору, приходится долбить киркой породу на заброшенном руднике! Уж нет ли тут какого-нибудь подвоха? И рабочие ведут себя как-то подозрительно…
Виктор так и не успел ничего решить. Таклама сказал «ча», и они поднялись. Виктор тоже встал и вдруг, несмотря на все свои рассуждения, несмотря на совершенно ясное приказание Травина работать полдня, он понял, что не может уйти, что в глазах Такламы и Паира это будет бегством. «Какое мне дело до них? Пусть думают что хотят!», — зло подумал Виктор, но все-таки никуда не пошел. Он лгал себе — ему было до них дело и он дорожил их благожелательным отношением, потому что заслужил его собственным горбом. Пусть летают звездные корабли и спутники, пусть плавают атомоходы, вгрызаются в землю термобуры, сверхмощные экскаваторы. Но разве не самое ценное в жизни — вот такие хорошие человеческие отношения?
Виктор трудился честно, не жалея сил, но к концу дня все-таки сильно отстал от тувинцев…
Вечером он и не вспомнил о вчерашних страхах, наскоро обмыл соленое, пахнущее потом тело в ручье, наспех перекусил и замертво повалился на топчан.
Проснулся он поздно. Тело ломило, на ладонях вздулись волдыри.
После завтрака Виктор перебинтовал себе руки и вышел из избы. «А что если Таклама и Паир, не заходя за мной, пошли работать?» — подумал он.
Таклама и Паир действительно работали. Виктор показал им перебинтованные руки, и они сочувственно поцокали языками. Потом Таклама что-то сказал, они оба засмеялись и взялись за лопаты, не обращая больше внимания на Виктора.
«Надо мной смеются!» — подумал он. Ему вдруг стало жарко, и два взаимоисключающих желания с одинаковой силой вспыхнули в нем: вскочить и уйти или схватить кайло и доказать им, что он может работать. Сбросив куртку, Виктор взял кайло. Таклама и Паир, не переставая работать, следили за ним…
Виктор не смог бы сказать, на какой день, — четвертый пятый или шестой, — он обрел новые силы. Но он обрел их и однажды заметил, что не так уж сильно отстает от рабочих. В тот день они пригласили его к себе и угостили соленым кок-чаем с молоком, тарой и каймаком — сливками с топленого молока.
Тувинцы жили неподалеку от обогатительной фабрики, и Виктор не раз заходил к ним. Он больше не боялся тайги и не казался самому себе беспомощным. Вместе с твердыми бугорками мозолей на ладонях к нему пришла уверенность в собственных силах.
Однажды под вечер дали затянуло серой пасмурью, а низкие дымные облака, цепляясь за вершины сопок, наползли на рудник. Начал накрапывать дождичек. Был он таким мелким и тихим, что Виктор сперва заметил коричневатые крапинки на посветлевшей сухой земле и только потом почувствовал его нежное ласковое прикосновение. Через час дождик немного разошелся, зашелестел, зашевелился в кедрах, во мху… Из-за дождя стемнело быстрее, чем обычно.
Виктор, минуя старые выработки, шел от магистральной канавы к своему жилищу, когда неожиданно услышал доносившуюся откуда-то издалека, из-под горы песню.
Ошибиться было невозможно, он тотчас узнал голос: Светлана!
В эти дни Виктор много думал о ней, и ему очень хотелось, чтобы Светлана увидела, как он работает. Иногда он злился, что не может совладать с собой и думает об этой девчонке. Светлана была неведомо где, а он слышал ее голос, видел улыбку…
Виктор поборол в себе желание броситься навстречу и спрятался за кедром. Он не знал, зачем так сделал, но был рад, что Дерюгин и Светлана проехали мимо, не заметив его.
Виктор видел, как они скрылись за поворотом, слышал, как спрыгнули с коней и распахнули тугую дверь в его жилище.
Потом Виктор спустился, но не к дому, а к ручью. Дождь кончился так же незаметно, как и начался; в просветах между облаками показались первые бледные звезды. Виктор разделся и вошел в воду; он намылил шею, руки и мылся долго, тщательно. Обычно ледяная вода заставляла его подпрыгивать, ежиться, фыркать, но сейчас он все проделывал спокойно, тихо, словно тело утратило всякую чувствительность к холоду.
Когда Виктор подошел к дому, в окнах горел свет, и он заглянул в окно.
Светлана и Дерюгин сидели рядом, и Дерюгин что-то говорил, — должно быть, ласковое и теплое. Так по крайней мере заключил Виктор по выражению его лица; Светлана слушала, улыбалась, но сама то и дело поглядывала на дверь.
«Боится, что я войду, — подумал Виктор. — Влюбленные!» Что ж, он не будет мешать… Вся усталость, когда-либо испытанная им в жизни, стекла в ноги; тяжелые, противно подгибающиеся, они почти не слушались, когда он, спотыкаясь, торопливо уходил в темноту. Миновав последние постройки, он полез в гору, продираясь сквозь ветви кедров и лиственниц, оступаясь в колдобины. Ему даже не пришло в голову защитить лицо от жгучих уколов хвои, и лишь позднее он ощутил, как саднит исцарапанную кожу. Устав, он упал грудью на землю и долго лежал так.
Тучи разогнало, но была пора новолуния, и ночи стояли темные. Тоненький, бледный месяц с трудом выбрался из-за далеких гор и по неопытности запутался в ветвях дальних лиственниц.
Но потом он выскользнул из ветвей на простор звездного неба, и звезды нехотя посторонились, уступая ему дорогу. Теперь было видно, что к повернутым на север острым рожкам месяца припаян тоненький серебряный обруч, и месяц стал похож на акробата, катящегося по небу в серебряном колесе.
Виктор смотрел на месяц, на светлые точки звезд. Там, на Луне, уже побывали Батыгин и Джефферс. Он тотчас представил себе светящийся шар Земли, черные космические пространства и множество других светящихся и несветящихся шаров, летающих там. И представил себя, Виктора Строганова, на звездолете парящим между планетами… Но что же общего между его столь жалким положением и покорением космоса?.. Будущий покоритель космических пространств лежит, словно придавленный к земле, поверженный — и почему? — потому что девчонка влюбилась в другого парня, а не в него! Смешно! Виктор попытался засмеяться, но не смог.
И все-таки он встал и сказал себе: «Главное — полететь с Батыгиным».
Он давно слышал крики Светланы и Дерюгина и теперь отозвался.
Первой встретила его Светлана.
— Где же ты пропадал? — тихо спросила она. — Я… мы ждали тебя! — и тотчас, отпрянув, громко крикнула: — Юра, вот он! А мы-то боялись, что с ним случилось что-нибудь.
— Что со мной могло случиться? — небрежно ответил Виктор. — Гулял вон там, за сопкой…
На следующее утро Виктор хотел, как обычно, пойти рыть магистральную канаву, но неожиданно приехал Травин с новыми сотрудниками, которых Виктор не знал. Среди них были рыжая девушка, очень юный молодой человек — Костик Курбатов, и геоморфолог Свирилин, — он казался старше других, быть может потому, что отпустил небольшую черную бородку, клинышком торчавшую вперед.
А Линькова среди них не было.
— Не понравилось ему у нас, — ответил на вопрос Виктора Травин, и левая бровь его слегка шевельнулась. — Ты можешь остаться в лагере. Канаву теперь будут рыть другие.
В Кызыл Денни Уилкинс прибыл без всяких приключений. Осмотревшись на месте и точно установив местонахождение отряда Травина, он ушел в горы. На третий день Денни Уилкинс добрался до базы отряда
