астропланом!.. Мы сделали все, чтобы успеть, и все-таки немножко запоздали!
— Ты волнуешься?
— Чуть-чуть. И потом, это же как насмешка: побывать рядом с Марсом и не попасть на него, ничего не узнать о нем! Батыгин, наверное, уже принимает телепередачи и вспоминает обо мне…
Марс в эти дни был отлично виден, и Джефферс наблюдал за ним почти круглосуточно, лишь ненадолго уступая место своему ученику Кларку, молодому ученому, которого он особенно любил за бескорыстное служение науке.
Много раз в своей жизни Джефферс наблюдал Марс, но никогда еще планета не казалась ему такой прекрасной, как теперь, когда земная атмосфера — этот главный враг астрономов — не мешала любоваться ею. Огромный, красноватый, оплетенный густой сетью «каналов», Марс летел навстречу астроплану, и расстояние между ними уменьшалось с каждой минутой.
И все-таки оно уменьшалось недостаточно быстро. Первым понял это Кларк.
— Еще есть надежда, — ответил ему Джефферс.
— Кажется, не очень большая надежда…
— Еще есть надежда, — повторил Джефферс. — Продолжайте наблюдение.
Кларк остался на своем месте. Внешне он был спокоен, и Джефферс мысленно похвалил его за выдержку.
— Что вы думаете о «каналах»? — спросил Джефферс у Кларка; ему хотелось еще раз подчеркнуть, что он, Джефферс, ценит своего ученика и доверяет ему. — По-моему, можно вполне определенно заключить, что это тектонические трещины в марсианской коре. Знаете, как трескается высыхающий глиняный шар.
— Да, — сказал Кларк. — Тайну «каналов» Скиапарелли мы успели разгадать. Но мне жаль старика Лоуэлла. Или нет, мне жаль самого себя: еще мальчишкой я решил доказать всему миру, что марсианские «каналы» — это все-таки ирригационная сеть…
— Можете пойти отдохнуть, — разрешил Джефферс. — Я сам понаблюдаю за Марсом.
— Если вы не возражаете, я останусь. Мне не хочется отдыхать.
— Хорошо, оставайтесь. Но когда вы надумаете отдохнуть и уйдете из моей каюты, никому и ничего не говорите там.
— Не скажу, — ответил Кларк. — Зачем волновать людей? Рано или поздно они сами все поймут…
На следующий день (экипаж астроплана продолжал жить по земному времени) Джефферс понял, что не один Кларк догадывался об опасном положении экспедиции. За обедом Джефферса прямо спросили об этом. Он ответил, что страхи преувеличены. Ему не поверили и попросили показать расчеты. Джефферс резко оборвал разговор. Ему подчинились.
«Сегодня мне удалось предотвратить бунт, — думал Джефферс. — А завтра?..»
— Вы можете перебраться в мою каюту, — сказал он Кларку. — Совсем перебраться, — добавил он. — У вас есть оружие?
Кларк кивнул.
— Мне не хотелось бы, чтоб нам помешали вести наблюдения до конца, — пояснил Джефферс.
Разговор этот происходил в каюте Джефферса, и миссис Элеонора слышала все. Она сидела в небольшом уютном кресле, взятом специально для нее, и едва приметно улыбалась.
— Знаешь, о чем я сейчас вспоминаю, милый? — спросила она у Джефферса. — О вечере в Рио-де- Жанейро, когда мы отдыхали на веранде с Батыгиным. Я вспоминаю о нем потому, что тогда окончательно решила лететь с тобой, и это было очень верное решение, и еще потому, что мы напрасно взяли с Батыгина слово встретиться с нами после возвращения на Землю…
— Я перейду к вам, — сказал Кларк. — Раз вы мне разрешаете, я перейду…
Через несколько часов Джефферс понял, что Марс уже миновал то место, где они должны были встретиться.
Еще через день астроплан Джефферса попал в зону притяжения Марса и резко изменил направление полета…
— Получена радиограмма от Джефферса, — сообщили Батыгину в институте. — Он пришел к заключению, что знаменитые марсианские «каналы» — тектонические трещины.
— Выводы Джефферса совпадают с нашими, — сказал Батыгин. — Но почему он поторопился сообщить свои наблюдения на Землю? Почему не дождался высадки на Марс?.. Такая торопливость… Что-то непохоже на Джефферса…
Батыгин смотрел на радиста так, как будто ждал от него ответа, и тот смущенно пожал плечами:
— Не знаю…
— Не знаете?.. Я тоже не знаю. О чем еще говорится в радиограмме?
— Он открыл новые темные пятна «морей» и сообщает их координаты.
— Т-а-а-к. Больше ничего?
— Вот текст. Посмотрите…
Батыгин быстро пробежал глазами узкую телеграфную ленту и положил ее на стол радиста…
— Н-да, совсем не похоже на Джефферса, — задумчиво произнес он. — Совсем… Если будут новые известия, сообщите мне немедленно.
Батыгин прошел в демонстрационный зал.
Звездоход уже давно выехал за пределы темной каймы и быстро полз по поверхности красноватого «материка» — светлого пятна на диске Марса. Теперь совершенно иные марсианские пейзажи проплывали на экране: здесь не было снега, не было кустов — пустыня расстилалась перед наблюдателями. Как и на Земле, ландшафты ее менялись: ровные глинистые пространства чередовались с песчаными — иногда ровными, лишь слегка тронутыми рябью свея, иногда бугристыми с невысокими пологими холмиками, напоминающими земные барханы; не очень часто, но попадались и каменистые пустыни, и звездоходу приходилось обходить острые ребристые скалы, возвышающиеся на метр-два над поверхностью. В отличие от земных эти пустыни не испытывали зноя. Лишь до десяти-пятнадцати градусов тепла поднималась температура днем, а ночью стремительно падала до сорока градусов мороза.
И все-таки в этой пустыне теплилась жизнь: когда телеобъектив приближался вплотную к грунту, на экране удавалось различить белую крупку — очевидно, очень выносливый лишайник — и небольшие темные комочки, похожие на очищенный грецкий орех. Астрогеографы никак не могли решить, что это такое, но потом Травин вспомнил, что видел похожие на эти комочки лишайники в холодных высокогорных пустынях Тянь-Шаня — сыртах, и предположил, что марсианские комочки — тоже растения. Догадка всем показалась убедительной.
Звездоход шел по пустыне целый день, и одни и те же ландшафты повторялись на экране. Это начинало утомлять, внимание наблюдателей притуплялось, но вдруг сразу несколько человек удивленно вскрикнуло: на красно-буром грунте отчетливо виднелось что-то белое. Лютовников остановил звездоход и приблизил телеобъектив к находке. Сомнений быть не могло: на экране виднелись полузасыпанные песком, выбеленные солнцем и ветром кости небольшого животного — тонкие, хрупкие на вид.
— Он недавно погиб, совсем недавно! — подразумевая зверька, сказал зоолог Шатков. — Значит, есть и живые!
А потом на экране появился обрыв. Он взволновал всех, пожалуй, больше, чем ископаемое дерево и кости животного: телеобъектив подвели вплотную, и все отчетливо увидели, что породы залегают отдельными слоями. Но так они могли отложиться только в море… Следовательно, в далеком прошлом на Марсе наряду с материками имелись настоящие моря и, вероятно, обширные… И в морях этих бурлила жизнь — быть может, сходная с земной, быть может, нет, — в них плавали неведомые существа, внешне, очевидно, напоминавшие рыб или тюленей, потому что в водной среде на любой планете у животных должна выработаться обтекаемая форма…
Но недолго пришлось астрогеографам изучать склон обрыва: экран помутнел сначала едва заметно, потом муть стала сгущаться и в конце концов наблюдения пришлось прекратить. В первый момент все решили, что случилось неладное с приборами, и Лютовников с Костиком попытались устранить помехи.
Они еще возились с регуляторами, когда включился микрофон и дежурный астроклиматолог
